Литерный эшелон
Шрифт:
Ученые задумались, и поскольку решения не имелось, предпочли говорить об ином, может не столь важном, но все же интересном.
Некоторые по записям профессора Стригуна стали учить иноземный язык, который называли «марсианским».
По своему мнению, Виктор Иванович очень продвинулся в расшифровке иноземных письмен, и верно мог бы себе заказать комнату или обед на чужой планете, если бы, конечно, знал, каким звукам соответствует начертание тех или иных знаков.
Записей было в избытке, при некоторых имелись рисунки. Были и какие-то звуки, которые издавал тот или иной предмет инопланетного быта. Физиологи говорили, что, видимо эти звуки, могли бы произносить инопланетяне. Свойства и строение голосового аппарата разбившихся наталкивали на мысль, что человек тоже мог бы произносить внеземные слова.
Опираясь на расшифровки Виктора Ивановича, удалось включить другую установку, извлеченную из недр летающей тарелки. Сперва это сделали в боксе, но совсем недолго: ученые выключили питание даже ранее, чем это смог сделать часовой предохранительный механизм.
Но и этого оказалось недостаточно: часть стены здания оказалась безнадежно разрушена…
Впервые за все существование Особой Экспедиции в Аккуме испытание вынесли за пределы города, к холмам.
Не долго думая, хотели испробовать ее на готовеньком, на мусульманском мавзолее.
Но Беглецкий возразил: не сметь разрушать туземное святилище, ссориться с туркестанцами.
Установку вывезли на лафете за колючую проволоку, размотали силовой кабель.
Глядеть на испытание собралось чуть не все население города.
– Не будет ли это опасно? – спросил Шульга, обводя взглядом собравшихся.
– Пустяки, – отвечал Высоковский. – Все будет хорошо…
Ровно в десять по сигналу Шульги Высоковский замкнул рубильник.
От лафета ударила прозрачная и неспешная волна, покатилась прочь. Напоминала она жаркое марево, в котором дрожит искажая все воздух.
На пути движения марева земля подпрыгивала, расходилась трещинами, порой довольно глубокими. Здание, наскоро выстроенное казаками для испытаний, разлетелось словно спичечное. Да и сам холм, на котором стоял дом, вздрогнул и пополз от зрителей.
За маревом пустились на двуколке, фиксируя скорость и расстояние. Сошлись на том, что за три версты удар инопланетной волны совершенно сошел на нет.
По установленным вешкам перемерили расстояние до холма – оно увеличилось на две сажени
Шульга ликовал:
– Это, какие просторы открываются для изменения местности! Вот представьте себе: германцы на фронте задумали наступление, на картах его подготовили… Наша доблестная разведка узнает мы узнаем об этом… Р-р-раз! И холмы сдвинулись, на месте дефиле – болото, где было поле – леса!
Ему вторил и Лихолетов:
– Можно еще поворачивать реки вспять, например, развернуть Иртыш в Туругайскую область! А также двигать горы… Вы говорите, что гора не идет к Магомету? Зато они несомненно могут идти от нас в указанном направлении. Горы можно передвинуть оттуда, где в них избыток, скажем из Тянь-Шаня.
Лишь казацкий войсковой старшина качал головой:
– Какая же польза может быть от движения гор?
– От движения гор может быть огромнейшая польза! – не успокаивался Лихолетов. – Было бы хорошо к востоку от Белых Песков воздвигнуть горную гряду. С одной стороны мы не дадим дождевым облакам уходить вглубь пустыни. С другой… Буквально с другой стороны сюда не прорвутся туркестанские холода и суховеи. Установится климат, похожий на южный берег Крыма или Гагры.
Старый казак задумался, но ничего не сказал. По его мнению выходило как-то несправедливо: ежели, положим, сделать чтоб дожди выпадали только тут, так что же останется остальным, живущим в пустыне? Там, верно, и вовсе никакой жизни не будет.
Хорошо ли это: другим мешать жить?..
Над установкой заругались, заспорили, чуть не подрались как над телом Патрокла.
– Малодушничаете! – кричал Шульга. – И когда! Отчизна истекает кровью! Германец и австрияк давит! А мы тут греемся на солнышке…
– Мы работаем на благо родины, – поправил Беглецкий. – Три сорта зерновых прошли испытания и сейчас внедряются в мичуринской лаборатории.
– Да что проку на фронте от зерна!
– Не скажите. Без хлеба – попробуй, повоюй.
– Так! Мне зубы не заговаривать! Нам определенно есть что дать фронту. Сегодняшнее испытание это только подтверждает!
– Но для питания установок возможно использовать только реактор! Мы оставим город без электричества.
– Ничего… Почти вся Россия без электричества живет… А кто живет с электрикой так и вовсе без реактора обходятся. Я пишу рапорт в Санкт-Петербург!
Рапорт действительно был написан и передан по телеграфу. Беглецкий воспользовался своим правом и дописал особое мнение.
Через три дня Инокентьев с еженедельным докладом прибыл к государю.
Тот принимал генерала в штабном вагоне поезда, который вот-вот должен был уйти в Ставку. Локомотив уже был под парами, воинственно давал гудки, но генерал-лейтенант Инокентьев отлично знал: сначала с соседнего пути уйдет свитский поезд.
– Как ваши подопечные?.. – спросил император.
– Рвутся в бой, – ответил генерал и протянул полученный телеграфом рапорт.
Николай с интересом ознакомился, поинтересовался:
– А вы что думаете по этому поводу?..
– С одной стороны, инопланетная аппаратура может сослужить нам службу. С другой – оно недостаточно испытано, не проводились учения во взаимодействии с войсками. На фронте оно может попасть в руки противника. Я бы воздержался от применения…
И рядом с телеграфическим рапортом было положено особое мнение Беглецкого.
Император задумался, прошелся
– Какой год вы ведете исследования?..
– С конца 1908-го…
– Семь с лишним лет… Кажется, довольно долго. Какой фронт самый близкий к вам?