Литерный эшелон
Шрифт:
– Какая же?..
– Вот я вам говорил, что в четырнадцатом мы сбрасывали отряд за спину германцу. Полдюжины человек спускались на канатах… А вот представьте: я читал о парашютах, которые человек сам может носить. И вот таковых, положим, сотня, две сотни, сбрасываются в тыл противнику: они жгут склады, взрывают мосты… Представляете – воздушная пехота?.. Или даже нет… Вместе с ними на больших парашютах сбрасывать лошадей, горные орудия…
Андрей кивнул: когда он учился в Гатчине, то слышал довольно много об этих парашютах. Смешно сказать: их выдумал человек, далекий от авиации – актер. Но выдумка была стоящая, хотя на родине ее и не приняли… Что называется: Нет пророка в своем отечестве…
– От одной сотни, пожалуй, проку мало будет, – осторожно возразил Андрей. – Если бы хотя бы полк выбросить. Так для этого даже «Скобелева» мало…
– Ай! Всему свое время! Не губите мечту! Это же новый вид войск… Аэро-подвижные войска!
– Мобильные лучше… Аэромобильные…
– Да ну вас с вашими новомодными словечками… Но идея-то не дурна, признайте?..
– Не дурна. Только все одно, мало одного «Скобелева». Нужен другой вид летающих аппаратов.
И скоро они увидели такие аппараты…
Аэродром представлял собою обширное поле, оставленное крестьянами в этом году под паром. Его разровняли, кое-где утрамбовали.
…Еще с воздуха Андрей увидел их. Он читал об этом в прессе, видел дрянные фотографии на газетной бумаге, или, напротив, искусственно декорированные открытки. И вот наконец…
На летном поле стояло полдюжины четерехмоторных «Сикорских-22», именуемых также «Илья Муромец». Разумеется, со своими восьмью-девятью саженями против ста десяти «Скобелева», «Илья Муромец» выглядел несолидно. Но истребитель Данилина, оставшийся в авиаотряде был и вовсе крошечным: менее четырех саженей.
– Уникальная машина! – отметил Андрей. – Берет до пяти пассажиров или до двадцати пудов бомб!
– Ну и что? – ревниво отметил Сабуров. – Для «Скобелева» и двести пудов не предел…
Но в его голосе чувствовалось напрасное самоуспокоение. Он понимал: самолеты только находятся в начале своей карьеры, а дирижабли уже достигли вершины. Все упиралось в буквальном смысле в баллон, который создавал огромное аэродинамическое сопротивление, и выше некой скорости дирижабль разогнать было невозможно.
Андрей ожидал, что на земле он лучше рассмотрит этих летающих богатырей, но сложилось иначе.
«Скобелеву» выделили дальнюю от «Сикорских» четверть летного поля: вбили колья, к ним прикрепили лебедки, кои притянули многотонную массу дирижабля к земле. Наскоро выстроили заборчик: для вида поставили жерди, натянули колючую проволоку. Остановить она могла только ленивого, или же крестьянский скот, который пасся тут рядышком.
На летном поле их встречал Каледин Алексей Максимович, генерал от кавалерии: человек с основательной внешностью. При нем был франтоватый, молодящийся из всех сил генерал-майор, который словно тамбурмажор вращал тросточку. Сначала Андрей принял его за адъютанта. Генерал этот тоже представился, и хотя, фамилия у него была довольно смешная, Данилин ее тут же за ненадобностью забыл.
Генерал Каледин был откровенно недоволен: перед большой операцией ему добавили хлопот: из чрева дирижабля выгружали некое переплетение проводов, труб и кусков металла. Оно скорей напоминало нечто среднее между граммофоном, аппаратами самогонным и телеграфным. Никак не оружие. Еще меньше солдат напоминали штатские, что возились рядом с установками.
– Я просил хотя бы одну лишнюю дивизию… А мне вот прислали вас, – разочарованно махнул он рукой Каледин. – Вы за главного при них?..
Андрей кивнул:
– Так точно, Ваше Высокопревосходительство.
Операцию лично собирался возглавить Инокентьев, но заболел, расклеился совершенно, остался в Петрограде, а Данилину прислал извинительную телеграмму. Получалось так: Шульга оставался в Аккуме, научной частью экспедиции руководил сам Беглецкий, а военную оставляли Андрею.
Каледин смерил Андрея взглядом: что-то молод для капитана. Хотя, нет, генерал читал об этом летчике, о дирижабле, об их подвигах… Славный экипаж, да только будет ли с них прок?.. Ну да ладно, хуже все равно не будет.
Разгрузка дирижабля затягивалась.
– Мне надобно ехать, – сообщил Каледин. – Оставляю вас на попечение Афанасия Никифоровича. Думаю, прока с ваших проводов не будет. Но, коль вы уже здесь… Что же, попробуем это хоть как-то использовать…
Установки погрузили на три грузовика, на них и отбыли к фронту.
Сабуров остался в своем летучем доме, и помахал уезжающим из окна гондолы.
Беглецкий и Андрей заняли место в легковом автомобиле генерала: то был видавший виды «Форд», видимо, реквизированный у населения. Прибывшие сели сзади, генерал расположился рядом с водителем, но все время оглядывался назад, на огромное тело «Скобелева».
– Экая громадина! – восхищался он. – Я читал об его налете на Данциг. Вы, конечно, слышали тоже?..
– Не только слышали, но и… – начал Андрей, но закончить фразу ему помешала скромность.
Рассмотрев поближе, Андрей счел своего собеседника даже интересным. У него было совершенно живое лицо, ни на секунду не теряющее подвижность. Все эмоции, которые проносились у него в уме, тут же отображались мимикой. Разумеется, с таким лицом нельзя было садиться играть в карты, невозможно было поступить на дипломатическую службу, строить карьеру на лести. Но в России еще оставались места, где можно было сделать карьеру даже честному человеку.
Сейчас на лице генерала читался искренний восторг:
– И сколько это чудище чудное берет бомб?..
– Около двухсот пудов…
– Ого! Славно!.. Впрочем, думаю, все одно: от сброшенных бомб без цели толку мало: враг сидит в блиндажах и смеется. Тут надо такое, чтоб бомба ложилась точно в цель, с точностью до двух-трех саженей!
– Эка вы хватили! – возмутился Андрей.
Такая точность была недоступна даже воздушным торпедам Джевецкого.
– Вот и я о чем! Но у меня мыслишка есть. Вы же видели самолеты на аэродроме? Вот бы к ним привязать пушечку, и с воздуха расстреливать не по площадям, а по каждому, я, к примеру говорю, капониру, блиндажу. Я изложил соображения в памятной записке, подал ее вышестоящим инстанциям…