Литерный эшелон
Шрифт:
Газолиновый генератор давал немного электричества: его хватало разве что для телеграфного аппарата и освещения. Остановились и исследования в лабораториях.
И еще, положим, хорошо, ежели просто так, все обойдется и они вернутся. А, ежели, положим, в реактор попадет германский снаряд? Оно даром что инопланетное… Беглецкий помнил конечно о двух арестантах убитых невидимым лучами, но соблазн знаний все время оказывался сильнее: реактор увлекал своей мощью. И профессор лучше другого знал, что инопланетное технологическое чудо можно порушить самым варварским методом: даже зулус с каменным топором и при должно усердии справился бы.
Полдня прошло за застольем: Латынин потчевал гостей чем послал хлебосольный православный Бог: на стол металось все здешнего происхождения: черешенки, вишенки, огурцы да помидорки, телятина парная, поросенок с хреном. Арбузы в этом году еще не поспели, а так растут здесь лучше всего. Так что извольте откушать моченых. К ним особенно хорошо идет перцовка… Или вот наливочки попробуйте. Даже хлеб наш, из нашенской муки! Сорт удалось вывести к засухе стойкий! Но твердовато зерно, конечно…
– Но обед все же скорее показательный, нежели ординарный, прошу заметить. К сожалению, пока Белые Пески не в силах сами себя окончательно прокормить, – каялся градоначальник.
– Да шут с ним, с зерном, – после первой заторопил прилетевших Шульга. – Как там на фронте, сказывайте!.. только чтоб честь по-честному, с тем, что из-за цензуры не печатают.
Вылететь назад в тот же день не получилось по причине усилившегося в тот вечер кружения земли. Оное готовы были засвидетельствовать весь экипаж «Скобелева» и встречающая делегация. Может, причиной тому было какое-то непонятное астрономическое явление, может – разбушевался какой-то инопланетный механизм.
А может, причиной странного землеверчения было потребление неуемно крепкого самогона.
До отведенной комнаты Андрей добрался лишь благодаря попечительству своего тестя и господина Лихолетова, тоже изрядно набравшихся.
– Так вы реактор забираете?.. Как же мы без электричества… Без него вовсе тоска… Я стал просто электрозависимым, – жаловался Лихолетов. – А наш ракетный проект остановили до окончания войны… Не повезло нам…
– Да ну! – возмутился Андрей. – Знаешь, что такое невезучесть? У меня дед был крепостным, забрили его в рекруты. Оттрубил по полной. Не то двадцать лет, не то четверть века. А тогда крепостных, кто в армию попал, освобождали… Так вот он тянул лямку, пришел домой в 1860-ом… А через год царь всем волю дал!
Андрея оставили. Но и на кровати, в темноте не было покоя. Где-то за окном шумело море, на западе оглушительно заканчивался длинный июньский день. Кровать вертелась как на карусели, норовила скинуть Андрея, чтоб удержаться он до белизны в пальцах сжимал простыню.
В голове кружили, сталкивались, разбивались и перемешивались мысли.
Как там Алена и дети?.. Как же до них далеко. И в то же время быстро… В смысле – неощутимо близко. Ведь меньше чем за сутки пролетели две тысячи верст. Даже более – две с четвертью… С такой скоростью можно облететь мир… За двадцать дней?.. Куда там эсквайру Филеасу Фоггу. Каких-то десять дней и можно попасть в Бразилию.
А там солнце, песок, море… Тут, правда, тоже и море и песок, а солнце появится не через десять дней а всего через несколько часов.
И все же, прежде чем заснуть, последней мыслю Андрея было: как там в Бразилии?
И чего ему та Бразилия помянулась?
Спьяну, наверное…
Бразилия
Это была самая жаркая зима в жизни Лещинского. И добро было бы, если бы зима эта была первой в том году. Но в том же году Конрад Афанасьевич уже пережил одну, вполне нормальную, холодную. Провел ее в Гельсингфорсе, в климате не просто холодном, но влажном, ветреном, где каждый градус похолодания равнялся, может быть пяти градусам где-то, скажем, под Валдаем.
Кхе-кхе… К слову, а не купить ли ему именьеце где-то на Валадайской возвышенности?..
Ведь не те года, Конрад Афанасьевич. Довольно по миру мотаться, да в бобылях ходить. Пора бы пожить и в свое удовольствие, сосватать вдовушку. И будто бы не совсем старый человек, но годы свое берут… А может то на морозе мышцы задубели, или парень-щегленок оказался слишком проворным. Еще бы краткий миг и порезал бы он финкой живот, провел бы неумело, но напористо, резекцию прямой кишки…
Кхе-кхе… Заслонился тогда рукой Конрад Афанасьевич, успел-таки. Руку, распанаханную чуть не до кости зашили после кривой иголкой. Поправили, стало быть болячку. А вот щегленку-то уже и Пирогов вместе с Павловым не помогут: уделал его Конрад Афанасьевич одной левой, что называется. Даром, что ему уже шестой десяток за половину перевалил…
Рука, правда, до сего момента не восстановилась, саднит, ноет как на погоду. И думал же: отдохнуть, привести здоровье в порядок, так нет же! Засобирали его в путь, говорят: дела, ниточка появилась! А кто лучше Конрада Афанасьевича справится с делами?.. А никто!
Поворчал для вида Лещинский, сообщил, что, коль не ценят его тут, то по окончанию дела он уходит на покой. Паче в банке уже собран изрядный капиталец. Вполне весь мир вдоль и поперек хватит первым классом исколесить.
А и правда, куда уж далее откладывать, когда в следующий раз может так не повезти и какой-то мальчишка порежет на лоскуты?.. Кхе-кхе…
Из Гагр, где находился Конрад Афанасьевич на излечении, он отправился ровно на другой край земли – чуть не к Антиподам.
Из-за войны ехал кружным путем: железной дорогой до Владивостока, далее на американском корабле до Сан-Франциско. После – снова поезд до Нового Орлеана, оттуда…
Оттуда – навстречу зиме.
Конечно же, Конрад Афанасьевич знал, что в южном полушарии все наоборот, все иначе, нежели на Руси-матушке. Нет тех звезд, что светят над Валдаем. Если у нас негритоса увидеть – диковинка, тот тут напротив, белых как бы даже не меньше, чем метисов и мулатов. Да и те белые, что встречаются, никак не белы, а загоревшие до цвета молочно-шоколадного. Кхе-кхе… Хорошо хоть Конрад Афанасьевич в Гаграх принимал солнечные ванны и согнал гельсингфорскую белизну.
И зима у них в июне, июле и августе, да и какая же это зима, когда температура ниже десяти и ночью не падает. Десяти тепла, прошу, кхе-кхе, заметить!
А какие барышни тут променады устраивают! Стройненькие, глаза огромные и глубокие, и одеты весьма легко и фривольно. А ты попробуй одеваться по всем правилам парижской моды, когда тут под сорок бывает, и асфальт, говорят, плавится и стекает, шипя в реку.
Кхе-кхе…
А вообще Лещинскому тут нравилось: дамочки, считай в неглиже ходят. В каком-то варьете за это деньги берут, а тут, будь любезен, смотри сколько угодно. Кофе здесь не в пример лучше и дешевле, чем в Петербурге, pardon, в Петрограде. Вместо водки, правда, винцо, непривычное на вкус. Да и вообще во всем дешевизна: что лес, что земля…