Литерный эшелон
Шрифт:
– И что?..
– А ничего! И всему виной, я так думаю, мое имя!
– Как вас, простите, по-батюшке? – полюбопытствовал Беглецкий. – Простите, запамятовал.
Мимика изобразила расстройство, потом печальную улыбку:
– Афанасий Никифорович. Чудесное русское имя с отчеством. Да вот беда, господа, фамилия подвела. Ваш приятель уже в курсе, – и генерал указал глазами на Андрея.
Андрей только кивнул: он попытался вспомнить пропущенную мимо ушей фамилию, но та упорно оставалась забытой.
– Преинтересно! И позвольте поинтересоваться, какая же она у вас?..
– Да Чемоданов-Рундуков! Чемодановы – славный дворянский род, упоминается еще в разрядных книгах Иоанна Грозного. И надо же такому случится, что предок мой породнился с Рундуковыми – родом также знаменитым, но пришедшим в совершенный упадок. Чтоб род вовсе не пресекся, настояли на двойной фамилии. И вот живу я под такой трагикомической фамилией. Если бы избрал стезю государственной службы, вероятно не так бы горько было бы. Ну а армии – доходит до моего награждения или повышения в чине – так вечно обойдут. Дескать, это армия или варьете с опереткой? Вы можете представить себе: генерал от инфантерии Чемоданов-Рундуков? Ну я к примеру говорю… Не можете? Вот и они не могут. И вас ко мне приставили как раз по той же причине.
Андрей кивнул с пониманием: решение о появлении группы на фронте исходило от императора, из Ставки. Командующий фронта, Брусилов передал ее Каледину: зная, что его восьмая армия понесет основной груз грядущей операции, пытался усилить ее мыслимыми и немыслимыми средствами. Но сам Каледин особой пользы в прибывших не увидел: неужели три грузовика в силах изменить положение на фронте?
– Так что господа хорошие, у меня только что и надежда на вас. Я уже когда ехал за вами, в церковь заскочил, поставил свечек на десять рублей. Хотя, – хихикнул генерал. – я бы чтоб следующий чин пожалеть – и черту бы новою кочережку презентовал бы… Верите, нет?
Беглецкий зевнул и кивнул: верим, а как же…
В жарком южном городе, откуда был родом Беглецкий, было два православных храма, один – лютеранский, синагога и одна же мечеть. Иудеи, надо сказать, для дома молитв выбрали здание приличное, капитальное, но совершенно неприметное. Незнающему человеку запросто можно было пройти рядом по улице и сие заведение не заметить.
Лютеране выстроили церковь скромную – вера запрещала им пышные богослужения.
Уж непонятно на какие сокровища Али Бабы мечеть построили пусть и небольшую, но сказочно красивую: сложенную будто не из турецкого белого мрамора, а сшитую из парчи. С винтовой лесенкой, башенкой для муэдзина, со стрельчатыми узкими окнами, похожими на бойницы.
Перед домом мусульманского бога разбили лужайку, которую стригли и поливали, выкопали пруд, запустили туда золотых карпов. Совершенно добровольно на водах пруда поселилось семейство лебедей, столь же белых и красивых, как мечеть.
Как назло оба настоятеля православных храмов пили, за обителью Господней следили из рук вон плохо, та ветшала.
И ежели молодежь шла гулять, то отправлялась не в городской сад, где укромно, а к мечети. Ибо в укромных местах хорошо пить водку, а душа просила кроме нее и романтики. Фотографы снимали заезжую курортную публику на фоне рвущейся в небо игольчатой башни.
И порой, некие крестьяне, попав в город, сравнивали мечеть с православными храмами в городе, обветшавшей церквушкой в своем селе и приходили к выводу, что молитвы, произнесенные в разных храмах разным богам, и силу имеют разную. За сим, старались незаметно проникнуть в храм мусульманский и поставь свечку там. Лишним не будет – думали они…
– Славно они тут окопались… – пояснял генерал, показывая в сторону противника.
Через бинокль позиции венгров рассматривал Андрей, но, разумеется, видел не все.
– Я затребовал себе аэроплан, посадил на него знаете кого? Фотографа! Нет, нет не глядите на меня как на сумасшедшего! Не с фотографической треногой и магниевой вспышкой, а с двумя наиновейшими «кодаковскими» аппаратами, чтоб он снимал вражеские позиции с воздуха. Получил две сотни снимков, сравнил их с картами. Нам предстоит прорвать три линии обороны. Первая – самая сложная: восемь-десять линий проволочных заграждений, три-четыре линии окопов. На проволоку подают электрический ток, подвешены мины-растяжки. Это у меня пластуны разведали. Они у меня даже за линию пробирались… Но меня более пугает не то…
Живость, задор на лице генерала сменили сомнения. Он потер подбородок.
Андрей, уже отложивший бинокль, пальцем провел по карте.
– Именно, – удовлетворительно кивнул генерал. – Река… Австрияки, верно, отойдут на западный берег реки по мостам, после их взорвут. Тут мы ничего поделать не можем: верно, заряды уже заложены и просто ждут своего часа. На том берегу у них вторая линия обороны. Саперы у меня лихо бы мост навели, так расстреляют их в сей же час… Опасаюсь я большого кровопролития. Гнать людей на убой ради звания, которое я уже три раза как заслужил – низко. Я к примеру говорю… Хорошо, если прорыв удастся, а коли нет?.. И звания не будет, и людей положу…
– А третья линия?..
– Ай! – от нее Чемоданов-Рундуков отмахнулся, как от чего-то несущественного.
– Вы знаете, а у меня есть мыслишка-то… А что, ежели нам пойти от противного?
На карте он быстро показал свои соображения. На лице генерала промелькнуло сомнение, раздражение. На своей идее про себя Андрей поставил крест: вот если бы он все же попал в академию, там бы научили…
– Юноша, – спросил он. – Вы где стратегию с тактикой изучали…
– Алексеевское пехотное училище… – и зачем-то добавил. – Это в Москве.
– Ну что же… Вполне уважаемое заведение. И учили, вас, видно, недурно… Мышеловка этакая получается. Недурно придумано, весьма недурно. А вы точно сделаете, что обещали…
– Вестимо…
Солдаты шли в баню, переодевались в чистое: имелась перед атакой такая традиция.
Отслужили молебен во славу не то русского, не то инопланетного оружия.
– Лишнее это, – заметил Данилин, впрочем усиленно крестясь. – Бани топятся, молебны служатся. Противник уже наверняка догадывается, что мы идем в наступление.