Лоскутная философия
Шрифт:
267
Не люблю слов. Нужно любить, толкуют; в них суть людей. Чем ярче, дескать, обсказывать и описывать мир явлений - тем мир богаче и презентабельней, как бы даже существенней.
Вздор. Я вижу иное. Вижу, что чем обильней слов, дефиниций и смыслов - тем жизнь скуднее. Вижу я, что словам и не надо быть в пышном множестве, что чем больше слов разных, пусть благозвучных, - тем мир беднее. Вижу, что нам единственно изо всех слов надобно - "Бог". Тогда б наш мир распростёр крыла и исторгся из крепей... Взять слово "мир" хотя б. В нём есть всё, все возможности. Но едва мы добавим, что мир "красивый" или же "добрый", - как сократили мир, извели "некрасивую" и "недобрую" части, мир ограничили, свели к дроби из полного. Кунцзы, он же Конфуций,
268
Этика Бога и человека.
Встретились после долгой разлуки. Он был неряшлив: ворот засален, галстук вкривь-вкось, растрёпан. Прежде был денди и зарабатывал хорошо; уволили, я решил. Здороваясь, я спросил, как дети (он ждал потомства). Он достал сигарету, пальцы дрожали; молча кивнул на кафе вблизи. Мы вошли и уселись.
– Помнишь, - он начал, - мы философили, почему Бог являлся, как Моисею, но прекратил вдруг? Мы обсуждали, с чем это связано. Удивлялись, что Он был - к неучам, ну, а нам, просвещённым, не открывался. Были уверены: если б Он нам явился дать ответ на вопросы, мы б знали точно, чт'o и как делать, как быть по правде; незачем был бы тысячелетний, страшный наш блуд впотьмах. Допускали, споря друг с другом, что Он к нам был-таки; воплотился в Христе и нам дал ответ. Но Христос ведь слова одни; лучше б в силе явился, дабы узрели. Вот как мечтали мы. Философили, как Он мог бы явиться. Я умолял Его...
– друг умолк на миг.
– Я молил, чтоб Он взял меня в присные. Я свидетельствовал, что во мне веры хватит выдержать ношу, кою Он дал бы мне; пусть придёт и проверит! я всё снесу, мол!
Он и пришёл... Он так пришёл, что жена родила урода. Впала в горячку... И я всё сам решил... Да, урод - это жизнь, дар Бога; но, одновременно, жизнь вне общества, обречённая горестям. Я просил Бога даться - и Бог явил Себя. Я просил быть допущенным к Его кредо - и Он открыл мне дверь... Плод тот я усыпил... И понял: я не философ и не глубокий дух; Бог меня сторонился, видя ничтожество. А когда Он вдруг взялся в этом уроде после молитв моих, я убил Его... Человечество - мы в плену представлений, склонных к шаблону, форме, симметрии; всё иное судим как зло... Знай, мы сами злы! Мы уродливы! Знай, симметрия, лад - уродство!! Бог, - закричал мой друг, - Бог лишь терпит нас, ставших монстрами от познания зла с добром!! Мы не вынесли меры Бога и Его этики! Мы с Ним сходства не вынесли! Нам сторукие, точно Гиг, и вещие, как Кассандра, и многоглазые, будто Аргус, мнились чрезмерными. Ну, ты понял?! Бог мне явился - а я убил Его!
Друг ушёл стремглав.
Я подумал, что философия, всё сводящая к логике, форме, мере, гармонии и бегущая бездн, где тьма-де, Бога не сыщет. Это - трусливая и вцепившаяся аксиомами в "золотую средину" лже-философия, что страшится загадок (как учил Аристотель, кто был отец её: "остановимся") и которую Ницше счёл человеческой, чересчур человеческой.
Мы банальные. Мы боимся аффектов, жизни и хаоса. Мы свели себя к норме, фрунту, ранжиру. Мы треугольники, как заметил Спиноза. Мир наш есть плоскость, где геометрия строит тюрьмы и стены, дабы мы жили в них. Лишь Адам был по образу и подобию Бога. Мы - треугольники.
269
Что важней... нет, что истинней: знать любовь как феномен, свойство, идею или же знать любовь через нечто, в чём проявилась? Вот вопрос, и не глупый; меньшие поводы, скажем, водки какой цены либо фирмы взять, затрудняют нас.
Но - к любви. Что мы любим в ней: упоение? или то, что даёт его? Вещи разные, непохожие. Ибо первое сотворило мир, несравнимый с миром второго, буде он, выбора.
Толпы думают, что любовь это тело, что её носит. Как любви быть сама собой? Образ мысли толп: я что, шизик трахать абстракцию или воздух (либо, обратное,
Научный ум (ум продвинутых) скажет: ставить вопрос так - неправомочно; общего (Аристотель) нет как объектности и оно существует только лишь в частном; стало быть, нет любви как абстракции; есть субъекты с потенцией и объекты с потенцией пресловутой любви, и точка; здесь вопрос качеств данных субъекта или объекта; коротко, есть любовь как возможность и как идея, что релятивна, ибо зависит от фигуранта и его качеств. Впрямь: кто любовь как дух видывал? А конкретных примет любви у конкретных Мани и Вани - тьма. И, выходит, любить любовь невозможно; любят объекты, где она явлена, а самой её - нет. Поэтому Маня с Ваней источники этой самой любви, в итоге. Вот мысль учёных.
Но, порицая нас, и толпа и учёные не критичны к отцу своего просвещённого пронаучного рацио, к г-ну Декарту, рекшему: мыслю значит я есмь; не мыслю - и меня нет; отсюда, и ничему релятивно меня как нети быть невозможно, в том числе и любви, sic. Картезианцы мнят, что любви, коль субъект, мол, не мыслит, - нет, ибо нет и субъекта, раз он не мыслит. Что получается? Что субъекты-объекты, стало быть, не имеют касательства к любострастной потенции, коей, ergo, владеет только лишь разум? А так как разум наш состоит из абстракций: догм, идей, принципов, - и любовь есть абстрактно как самосущность и абсолютность.
Также мы скажем, что, коль исток любви для учёных и толп - конкретные Маня с Ванею, наш исток будет рай, которого, жалко, разум не видит, ибо отвергся от абсолютного много эр назад и поплёлся за относительным человеческого "добра" и "зла". Но любовь и другое великое в абсолютных субстанциях есть и нас ждут. Всегда.
270
Меж домами под деревом, в дождь, в снег, утром и ночью - кот. Был изгнан, умер хозяин, выпал с балкона? Домыслов много. Кот в сильном стрессе; он был домашним - и вдруг попал в среду, раньше видную из окна как пёстрое, но враждебное. Он попал в мир фигур, проходящих куда-то, осени и промозглого холода. Он лежит и дрожит. Псы, прочие бесприютные кошки зверя обходят, чуя в нём нечто, близкое смерти или отчаянью. С ним сейчас только Бог. Я маюсь, но продолжаю жить и общаться, даже шутить, пусть знаю, что за окном моим, днём и ночью, в снег, в дождь и в ветер страждет живое. Сходно я знаю: будет час, я не встану с постели. Я буду маяться, а вокруг будут также жалеть меня, вот как я кота, но ничем не помогут. Ибо у каждого есть лишь Бог и он сам, не больше. И одиночество.
271
Пеленгатор мерзавцев. "Мы их найдём, клянусь, где б ни прятались. А найдя, покараем их..." Что искать? Они рядом. В этой стране. В народе. В мыслях и душах. В правящих ценностях.
272
"Москвичи ставят свечи по жертвам Франции..." Прежде было: "Свободу Африке..." Взяли моду страдать о ком-то. Ставьте-ка лучше свечи себе.
273
Патриот. В господине Бръхнове столько актёрства, пафосной позы, приспособленчества к властным мнениям, истеричной пифийности, апелляции к быдлу и краснобайства, столько незнания русской сущности, столько фальши вообще - что страх слушать кипучие словоблудные пошлости.
274
Псих клинический создан обществом, предрассудками, нравами и идеями общества. Псих духовный, сын сверхреальности, состоит в сверхздоровом, в истинном смысле, статусе как в обилие бьющей за край энергии. Он спешит воскресить связь с Богом, прерванную Адамом. Следуя через скотный двор триумфальных дел общества к Богу, он отбивается от застрельщиков добродетельных прогрессивных свершений. Он видит радугу, что другие не видят. Но он молчит о ней. Сброд и красок Дег'a не выдержит - а ему внушать про Инакое?