Лоскутная философия

Олен Игорь

331

Христос, уча про "блаженны нищие духом" (Мат. 5, 3), имел в виду, что всезнание (многознание, да и знание в целом) портит, вводит в фальшь мнений, рушит в нас истинный первозданный девственный образ мысли.

332

Да, я постиг вред слов, догм, фраз библии. Мы условны и опосредованы, чтоб вне слов не смотреть, не слушать, не говорить, не действовать. А слова - это взгляд на жизнь в нужном ракурсе. То есть слово есть норма, или законы. Стало быть, между нами и жизнью - нормы? и мы не в жизни, а в путах, связанных словом? То есть условны? И, получается, мы скоп фраз per se ?! Не живые мы, а словесные? Несловесный же, непосредственный деятель, настоящий, - тот, кто живой вполне, я хочу сказать, - коль появится, сможет городом, всей страною... миром господствовать, как антихрист, раз он вне нормы, раз он есть жизнь сама! А вот Бог против жизни. Бог есть законы, чтоб жизнь задавливать, оскорблять и судить её... В Псков с Чечни свезли мёртвых, и возле гроба - я где-то видел, может быть, давеча?
– мать в стенаниях:

как могли тебя, сын, убить! ах! ты зла не делал!.. А ведь мать зрелая, ей пора быть с душой... Фиг. Нет души. Натаскалась в понятиях, ограничилась, омертвела, стала скоп штампов; вся не свободна, вся из ток-шоу. И, дай ей волю, в слове рожала б, сходно как любит лишь через слово... Вникла б в простейшее, не от слов с их моралью, но чувством жизни, что сын преступник: сам стрелял, вот и был убит в силу jus talionis - око за око... Случай я мельком, не об убожестве чувств и мыслей... Ан, об у-Божестве! Бог лишил всех нас девственных чувств и мыслей! О, не о том я, что Грозный истинен, а та дамочка, СМИ надутая, вдруг взяла, что её сын с АКа был святым почти и спасал Чечню. Не о том, что мир словный. Я не сужу о всех. Я о том лишь, что, вот, смерть близко - а я как н'e жил. Я бытовал всего и любовью мнил, что излито нам с древнего, повторяюсь, экрана, кой жизнь порочит, - с библии. С первых слов её - рабство! ордер не жизнь любить без трактовок, но Словобога! То есть приказ любить и нотацию, в целом вымысел. Ибо слово что - жизнь? Нет, вымысел как прочтение жизни в некаком смысле. Жизнь - вне трактовок-интерпретаций... Я, вдруг всмотревшись в жизнь, различил её промельки из-под образа жизни, коим гнетут её. Мнится, жизнь ищет вырваться, обнажить себя, дабы царствовать, чтоб её не сгубил Бог, - Бог как нотация, толкование, комментарий, Бог как Бог-Слово. То есть, выходит, все, коих я любил, маски, ибо условны? Именно: маски! Маски нельзя любить!.. Оттого мы целуемся. Поцелуй есть ход жизни, дабы замкнуть рты, врущие ложью, и обратить нас; он ход под маску, ход к нашей сущности, из словесного к жизни. В мире искусственном нет любви, ведь любовь не по правилам, а искусство есть правила... Да её вовсе нет, любви! а есть фикция с тем предчувствием, что, коль любишь без правил, фильм будет взмелькивать для кого-то иного, ты же погибнешь. Что, я любил? Счёл фальшь за любовь, химеру! Я любил порционно, ладно законам, нормам и правилам. А нужда была - жертвовать. Всем имением, всем условным, всем рукотворным и всем скрижальным! Но я не смог, берёгся. И - любовь предал.

333

"NN без лифчика" (С. Гандлевскому)

Вершка не дотянул, и ночь берёт своё.

Умру - полюбите. А то я вас не знаю.

С. Гандлевский

Умрёшь - полюбит Бог... Но, может, не полюбит:

Он, Всемогущий, делает что хочет.

А люди... Что с них взять? Они всего лишь люди,

рыгают пивом и летают в Сочи.

"NN без лифчика" всегда царица бала,

пиши вблизи в альбом сам А. С. Пушкин.

Голгофа ноосферно показала,

что Слово стоит менее полушки.

Прими же "ночь" в молчаньи королевском,

как лифт молчит, упавши в стиле Прадо.

Пусть вспомнит дева: "Был поэт Гандлевский..." -

иных "exegi monument" не надо.

334

Мудр Толстой, пишущий "Смерть И. И.". Глуп Толстой и банален, пишущий тезисы светских раутов, дам с роскошными декольте и умников вроде Пьера Безухова. Но зато философией сего рода он и прославлен: чем мысли площе, тем популярней. Чт'o он представил в длинной торжественной, почитаемой истинной и цитируемой век фразе: силы Европы вторглись в Россию, сталась война, противное разуму и природе людей событие ("В и М", т. III, ч. 3, гл. 1). А сказал он фальшивое, неуместно помпезное. Был Толстой к тому времени недозрел умом в высшем смысле и нёс банальности, но настолько превосходил среду, где царили пустоты, что, двести лет спустя, стал вождём наших умников, что едва ли не крестятся на толстовские строки, помнят их и читают Толстого, чтоб парить духом. Как далеко ещё до принятия мировой интеллектой Ницше, Шестова и Достоевского!

Впрямь война - против "разума" и "природы" людей? История - список войн и захватов. Даже Россия, нищая и набитая дурью (но с мозговитым как бы правительством, рейтинг 200%), - что она делает? А воюет, нынче вот в Сирии. Казнокрадов не трогает и не строит дорог; расточает казну в пользу сотни семейств, близких Путину, плебсу дарит убогие "хлеб и зрелища" и... воюет. Знать, неразумна? ибо сказал Толстой, светоч мудрости, что война в контрах с разумом. Что же, Кремль дурак? Как дурак, если рейтинг зашкалил, если Кремль признан - вроде Евангелий - вадемекумом к счастью? Либо Толстой дурак, либо Кремль. Ну, кто из двух? Первый - точно. Жил рядом с Тютчевым и не внял-таки, что умом не понять Россию. Следует вывод: он легковесен, и его тексты - это фразёрство. Что же, фразёр Толстой? Вероятно. Знал он Россию? Нет, он не знал её. И фразёр, и не знал. (Вновь вывод, крайне полезный и обнажающий вот такой трюк: пишем торжественно и размеренным слогом, дабы банальности обретали солидность, вескость, сакральность, как у Толстого).

Коротко, разум чужд был России, как и сейчас ей чужд. Разум грешен, - разве не Бог внушал (Авд. 1, 8)? Бог не только нас создал, а и спасал нас, сдавшихся разуму. Но Бог мало что значит нам. Он брадат, ветх, замшел, непонятен, Он не магистр наук и не Путин. Богу не верят. Веруют в графа - и умно думают, что воистину Бонапарт пошёл двести лет назад против разума, как сказал Толстой, "человек-исполин", "мыслитель"! Тютчев не значит; Тютчев поэт всего

и писал про Россию явно нетрезвым; Бог же от зависти хает умных, - думает, хмыкнув, дошлое быдло. Ибо толстовский текст патетичным величием, благородной вальяжностью, ясным слогом, чёткостью дикции, также графским достоинством убедительней психопадщины Бога с Тютчевым.

Но - прав Бог и прав Тютчев. Разум порочен. Он, чадо зла c добром, и есть собственно первородный грех. Что он делает? Покоряет мир.

Покоряет!

Не убеждает или лелеет, но покоряет. Он, торопясь к "добру", угнетает природу, массы примеров; а в человечестве давит "злых", "отсталых", ибо "разумен", "добр" только он один в том единственном, кто всех прочих "разумнее", у кого право слыть таким силой власти (вспомним про Сталина, кто учил полководцев, физиков, драматургов, швей и лингвистов). Разум возносится в ком бы ни был. Всякий признает, что он не лучший, скажем, танцовщик либо ещё кто, но не признает, что он неумный, что он глупее вас хоть на йоту; он заИМХОет вас; а не то, в худшем случае, затаится в надежде: будет и мой час... Так было исстари. Бледный ум харкал в яркий; частный - в гентильный, свой - в посторонний. Разум всеобщий крыл разум Бога, - вот и Христа сгубил разум всемства, разум тотальный, а не Пилат отнюдь.

Как всё вышло? Так, что Адам в раю стал судить его тем, что припал к древу знания зла с добром (Быт. 2, 9), посчитав, что рай плох. Родился образ мысли, кой устанавливал, чт'o есть "зло", чт'o - "добро", выбирал между ними, то есть судил. В результате развился разум моральный, разум судящий. Суд же есть право, власть и насилие.

Но адамов суд дерзостный. То был суд не над некой амёбой, а суд над раем - Божьим деянием. Стало быть, суд над Богом. Если запретно знание зла с добром (Быт. 2. 17), а Адам, обойдя запрет, познаёт его и, познав, начинает судить мир - это суд страшный как суд над Богом. Это заявка на суверенный, самодовлеющий статус разума и претензия на командный, императивный, непререкаемый статус, статус насильственный, попирающий всё и вся, коль он судил даже Бога. Сей модус разума, исходящий из "нравственных" человеческих выкладок о "добре" или "зле", всё смутное, трансцендентное, в том числе непостижного абсолютного Бога, просто вымарывал, подавлял, выкорчёвывал. Он внушал свои доводы, а они были ясными, ведь господствуют только тем всегда, чем владеют, что понимают и усвояют. То, что ты понял, - тем ты владеешь. Разум обязывал. Исходя из добра со злом, сжавших мир, точно Сцилла с Харибдой, разум предписывал нормы, правила. Для ослушников был готов скорый суд: розги, меч, остракизм. Кант писал, возводя разум в чин демиурга, что он диктует нормы природе в форме законов. Ну, а закон есть чт'o выше всех, чт'o господствует. Трон для разума суть законы, нормы, идеи, в коих он царствует над людьми и природой, даже вселенной. Царствовать есть стеснять врага, побеждать, истреблять его. Есть ещё бонмо: всё действительное - разумно, мир дело разума, мир есть плод его, в том числе и война.

Поэтому крайне, крайне разумно, что Бонапарт вёл войны. Ибо не глуп же был босс Европ, основавший Банк Франции, помогавший наукам и утвердивший кодекс законов? Он был неглуп отнюдь. Бонапарт внял интенциям гениального разума и не мог не внять; а интенции побуждали миром господствовать и творить "добро" Бонапарта как доминантное. Сверхразумно начать войну, чтоб, сломивши всех, возвеличить своё "добро" как бесспорное. Ведь война есть прямое, лучшее претворение разумом его принципов.

Так что выспренный и пустой дидакт от Толстого, мнившего, что война неестественна с точки зрения разума, безосновен. Разум всегда-везде жаждал власти. Власть же - не детский сад. Власть - насилие и расправа. Логика разума неизбежно ведёт к войне; цель его есть господство. Разве не пал Христос в столкновениях с разумом в 33-м году? Разве мании разума не разъяли мир до того, что в повестке дня апокалипсис? Бог сказал: кто желает быть мудрым, тот будь безумным. И мы послушались. Мы сошли с ума. Подражай мы Толстому - ум Европ одолел бы нас. А мы - в Тютчева, кто сказал, что умом нас, мол, не понять. В русских впрямь мало разума, но обильно природного, непомерного, то есть Божьего, с чем столкнувшись когда-то, разум смирился, и Бонапарт, сверхразумнейший цезарь, выдохся в логике, что вела его, гения, триумфально повсюду, кроме России. Да, мы такие. Мы лишь играем в игрища разума. Но придёт пора - на руинах Европы встанет немыслимый и безумный образ России, страшной, как Бог-Творец, обрушающий тверди, тем и прекрасной. Из подноготной взвоет сиренами, гласом пифий дельфийских вечная Истина.

335

Кто решит зваться мудрым, тот будь безумным, чтобы быть мудрым (1 Коринф. 3, 18-19). Что это значит? То, что безумие - мера истины. Ей был верен лишь Ницше, проклявший "мир сей", живший в безумии у окна виллы Зильбербрик, за каким сорок лет спустя задымят в честь культурно-этических общезначимых ценностей бухенвальдские печи.

336

Модными стали детские шоу. Дети заимствуют чувства взрослых, изображают взрослую жизнь. По сути их развращают - в целях культуры-де.

337

В одиночестве, долгом, суровом, чувствуешь Бога.

338

Да, к Богу надобно. Бог нас вытворил - с Бога спрос. Как Аврам из халдейского Ура вышел за истиной - так и мне вдруг подай её (дохну). С Богом я, и ни с кем иным! ни с одним из вас, инноваторов и прайм-таймовых умников! В Боге всё. В нём, в Единственном, запустившем круг и ушедшем, чтоб заморочить нас. Оттого, стоит чаду мытариться, а тирану царить, витийствуют, что, мол, Богу виднее (чадо опасное, а тиран всеблагой-де), что беды чада, мол, отвратят Хиросиму; вдруг сам антихрист в нём, в этом чаде?.. Мне, в общем, к Богу. Только напрасен труд, не достать Его...