Лоскутная философия

Олен Игорь

Женское - важно!
– так эрогенно, что М в любой его точке встретит участие. То есть Ж смоделирует порт под фаллос хоть на ладони, было бы время...

Но, в этом случае, как знать, женское, чтоб являться приманкой, антропоморфно с некою целью и завлекает нас? Может, чтобы вернуть в эдем? Как ни сдерживай женское, как его ни обуздывай, даже пядь его манит выше, к бёдрам и к персям, к той райской прелести, что в свой час сломит страшный кровавый умственный мужской промысел.

"И сотрёт жена главу змия" (Быт. 3, 15).

392

Из приёмника - Бах. В тьме за окнами - соловей поёт, да так пылко, точно он до сих пор в раю.

Состязание, но с известным концом: Бах, ясно же, обречён; затем хотя б, что его контрапункты

только лишь выкройка из безбрежного моря мелоса. Впрочем, нынче ни соловью допеть из-за треска "музл'a" никак, но и Бах лимитирован, ибо, думают, современный слух не вместит его. Восприятие чахнет, мысли редеют. Глобализация. Время царствия "человека вообще" как быдла. Век охлократии. Все должны принять упрощённые формы мысли и чувств, - чтоб цвёл рынок, чтоб всё на рынке было по нраву пошлому сброду. Деньги важней богов.

393

Кафе Странная Даша...

Hediard Взоры Рахили,

вплывшие в эру iPhone случайно...

Столик меж нами в кафе... белый чайник

под диалог власти-ян с инь-стихией...

Даша феминна.

Женственный абрис

круглости бёдер её и коленей

режет кисель сладкой гендерной лени,

тестостероновой острою саблей.

Даша - дочь века...

Сталь прагматизма

в ней словно дот на горе - "Uber Alles!

Это кафе романтических далей

блюзы поёт без любовных мелизмов...

Но Даша, Даша:

страсть близ при дверех!

И у неё сумасшедшие очи,

и у неё соловьиные ночи,

и превращенье неверия в веру.

394

"Глобализация" ведь от "global", что означает "шар", "круглость"? Глобализация - округление. Вот, берётся вещь сложная, нестандартная, с примесями специфик: национальных, образовательных, сексуальных, также культурных, психологических, исторических, личностных, суггестивных, длящих связь вещи с множеством прочего, - да, берётся и округляется, сходно мы округляем в три-четырнадцать, пусть оно бесконечно и на другом краю его Бог... Всё явное остаётся, а приблизительное, гадательное, непонятное и в конце концов трансцендентное, - то, где Бог, - округляют. Глобализуют. Ставят за рамки словно ненужное, ибо нужное, мол, известно и директовано общим разумом, всеми признанным, у кого власть предписывать. И плевать, что выплёскивают с как бы грязной водой ребёнка. Впрочем, неважно. Жить зато проще. Жить зато радостней, веселей.

395

Буржуазный строй открывает путь самобытности? Нет, единственно множит маски пошлой торгашеской хамской физии.

396

Буржуазм - с первородного преступления. Он уйдёт, ведь при нём человеку нельзя быть честным, возвышенным, благородным, доблестным, вольным. А это нужно, чтобы возник благородный живой мир, истинный.

397

Ломка ценностей - вещь такого порядка, дикого с точки зрения этики, когда "святости", нечто вроде "всё детям!", вдруг отменяют в выгоду зрелым, в коих, конечно, больше усвоенных лучших навыков: чувств, духовности, знаний, опыта и намерений, плюс возможностей жизнь улучшить, - то есть того, что нужно, чтоб нас об'oжить.

Ну, а что дети? Это балласт, обструкция. Сколько сил займёт, чтоб бессмыслый, косный состав детей возвести на наш уровень? Сколько лет пройдёт, прежде чем дети будут готовы к высшим стремлениям? Странны конкурсы юных, будто в них большее, чем во взрослых талантах, кои забыты. Бах, Данте, Пушкин и Боттичелли в детстве не создали ничего из шедевров... В общем, их в хлев - чад. И игнорировать. Как собакам, швырять куски - а самим всё могущество, всю интенцию направлять на свершения. Дети пусть подражают нам как героям. Пусть сильный вырастет, слабый сгинет, но без того чтобы взращивать хилый плод понапрасну жизни в убыток.

398

Часто случается, что тебя выключает,

словно ты радио. Чувства вянут, мысли слабеют, и ты становишься точно мир вокруг, где всё среднее и в каком лишь и можно жить, ватно чувствуя, ватно мысля. Ты как бы умер... Но, может, сим Бог являет нам, что за мощь ощущений нужно бороться? Ведь, устрояя чуть ли не каждый день то душевный комфорт, то умственный, что всегда средней степени с трендом к низшему, мы де факто стремимся в род невитальных мёртвых материй.

399

"Стиль", "образ" жизни. А это значит, мы не вполне живём, обретаемся в "образе". Что есть "образ"? Первое, рамки - как принуждение жить вот так, а не этак. Ну и, второе, интерпретация жизни, определённая и обычно банальная. Получается, мы актёрствуем, чтобы "образу" соответствовать, угадать его волю. Это гнетущий факт, трагедийный. Ибо не "образу" мы обязаны - жизни.

400

Осоловели от шеинизма.

401

Что убивают? В этом нужда Тебе. Да, Тебе нужда. Жизнь под лозунгом "плоть мертва" - Твой любимый финт. Дух и плоть враги - это Твой трюк. Смерть плоти - цель Твоя. Не курьёз пары выродков, а нужда Твоя! От начал казня плоть потопами (ибо "мёртвая") и неистовством избранных на "евеев и хананеев" в древних сражениях, Ты сим держишься. Ты внушаешь нам "не убий" без продыху, дабы помнили про "убий" и длили их до полнейшего обращения жизни в мёртвое (мол, "духовное"), до "последнего целованья" Ф. Достоевского, - ибо смерть есть святое! Ты изрёк: "плоть мертва и не пользует", - что величит смерть как путь святости. Цель Твоя - это Жизнь гнать, дабы терзались "жить земной жизнью", вроде Игнатия-страстотерпца или Плотина. Ибо зачем Жизнь, коли слов'a суть жизнь человеков, как наставлял Ты. Каждый порыв наш Ты обу-словил, дабы, повергнув нас, Самому взрастать. Ибо в слове источник Твой и без слов Тебя нетути, "Слово Бог бе", как Ты представился. Чтят "последнее целованье" как ритуальность: мёртвых целуют, чтоб констатировать: плоть мертва в Твою славу, как и хотел Ты, Бог некрофильный.

402

Миг растяжим порой, вечность длится секунду. Это и значит их адекватность.

403

Муки, бесспорно, создали гениев: Достоевского, Ницше. Муки изводят нас, и мы падаем в бездны самости, к докультурному хаосу, где находим вдруг первобытные силы, что мыслят мощно, чувствуют яро, всепобедительно - и бьют муки по жвалам, и нас возносят.

404

Русский, по слухам, задним умом-де крепок.

Что это значит? Может, не значит. Тьма баек - глупость. Но, может, значит. А потому вопрос: что за ум вдруг у русского? То ли он сознаёт, лишь окончив труд, что трудился оплошно? То ли он делает, а дела осуждает? В чём корни "заднего" вот такого мышления? Вдруг оно мыслит смыслы, что лучше бросить? мыслит преступно? неприменимо? вплоть что и всуе? Или всё вместе? Но есть догадка, и погадаем. Свят ли был Авраам, заносящий тесак над сыном? Нынче швырнули бы в КПЗ в момент. Вместо этого он - пример нам, идол из библии, патриарх и "святыня". Также Фамарь, угодившая в "род святой" проституцией, - образец благородства... В общем, "святое" крайне преступно в самом начале. Что ни "святое" - то враг закона в миг начинаний; важно: первейший враг, взять Христа, Кто нашёл место в рамках закона лишь на кресте над ним.

Стало быть, "задний ум" есть рефлексия на остатки в нас ценностей и мышления рая, где не заботились, в чём "добро" и в чём "зло", всё делали без оглядки, ладно инстинктам. Судя по мифам, так получалось если не свято, то грандиозно. "Задний ум" есть реликты эдемских, но вдруг утраченных качеств мысли, что, таясь в русском, экзаменуют ход ума падшего, окультуренного, фальшивого, порождённого от познания "зла" с "добром". Это в нас - нам самим неудобный, обременительный суд над миром, цивилизацией, заодно над собою. Но суд спасительный. Он в нас свойство живучести. Возвеличим же присказку: русский задним умом жив.