Лотосовый Терем
Шрифт:
— Она… Очевидно, она… — пробормотал он, поднял голову и в растерянности посмотрел на Ван Хэйгоу. — Очевидно, ей сломали шею.
— Вздор! — Ван Хэйгоу вскинул брови. — Она явно утонула у тебя под окном, ещё смеешь спорить?
Ли Ляньхуа замолчал как цикада зимой, не осмеливаясь возражать, но приказный подошёл и носком сапога толкнул голову Цуй-эр.
— Начальник, кажется, у девчонки что-то не то с шеей, голова поворачивается только направо.
— Кость сломана? — помолчав, спросил Ван Хэйгоу.
Приказный с отвращением покрутил голову служанки руками.
— Не совсем сломана, скорее, смещена.
— Ли Ляньхуа! — заорал Ван Хэйгоу. Ли Ляньхуа вздрогнул от испуга и растерянно уставился на него, а тот, тыча в него пальцем, разразился бранью: — Переломил шею хрупкой девушке, а потом ещё и утопил её! Да ты просто демон убийства!..
Ли Ляньхуа страдальчески нахмурился.
— Если я свернул ей шею, то она уже была мертва, зачем ещё и топить, тем более, под своим окном?
Ван Хэйгоу замер, на мгновение в покоях воцарилась тишина — на вопрос Ли Ляньхуа непросто было ответить.
— К тому же… — неторопливо добавил Ли Ляньхуа.
— “К тому же” что? — вдруг громко спросил кто-то. Голос был звучный и сильный, Ли Ляньхуа подскочил от неожиданности, но увидел высокого человека с решительным лицом — это был сын Го Дафу, Го Хо.
— К тому же… к тому же… я никак не пойму одну вещь, — пробормотал Ли Ляньхуа. — Говорят, за последние пятьдесят с лишним лет в усадьбе Цайлян погибло три женщины, и все утонули в озере, однако… однако первая жена господина Го была из рыбацкой семьи. — Он с недоумением посмотрел на Го Дафу. — Неужто дочь рыбака могла утонуть в лотосовом озере?
Поражённый, Го Дафу утратил дар речи. Его первая жена и правда была дочерью рыбака, только когда вышла за него замуж, не подходила к рыболовным лодкам, вот он и позабыл об этом.
— А если первая жена господина Го не утонула, тогда… тогда… — Он окинул всех смущённым взглядом.
— Тогда выходит, трёх женщин из нашей семьи умышленно убили? — вскричал Го Дафу.
Ван Хэйгоу снова вскинул брови. Ли Ляньхуа только тихонько поддакивал — не он сказал, что все женщины семьи Го были убиты, а сам Го Дафу.
— Даже если в деле есть сомнительные моменты, Ли Ляньхуа, ты вызываешь больше всего подозрений! Даже не думай выкрутиться с помощью красноречия!
Ли Ляньхуа нахмурился, но тут подал голос Го Хо.
— Если это правда дело рук убийцы, я непременно его поймаю! Я — ученик “Фобибайши”, ловить преступников — мой долг!
Слышал бы это утверждение от своего талантливого ученика Юнь Бицю, его простуда бы снова ухудшилась.
Тут подбежал другой приказный и доложил, что пропавший драгоценный цветок обнаружился в гостевых покоях, где ночевал Ли Ляньхуа, прямо на столе у подоконника. Ван Хэйгоу покосился на него и зло расхохотался, Ли Ляньхуа в замешательстве помотал головой: как украшение оказалось у него на столе? Чудеса какие-то, утром, когда он встал, точно ничего не видел.
— А “стихи” на столе были? — поразмыслив, спросил он.
— Стихи? — удивился приказный. — Какие ещё стихи? На столе лежал этот цветок, никаких стихов не было.
Ли Ляньхуа горько усмехнулся: утром он встал пораньше и написал “стихи”, а теперь они пропали. Пока он недоумевал, подоспела бабушка Цзян с метлой в руках и принялась проклинать приказных на местном диалекте. Ли Ляньхуа не понял ни слова, Ван Хэйгоу и Го Дафу узнали, что этот драгоценный цветок подобрала бабушка Цзян, когда утром убирала увядшие лотосовые листья, и, проплывая на своей лодочке под окном Ли Ляньхуа, забросила ему на подоконник, крикнув, чтобы передал хозяину. Она не знала, что Ван Хэйгоу уже взял его под стражу. Но так и не выяснилось, кто стащил со стола “стихи”.
Ван Хэйгоу взял в руки драгоценность — этот большой цветок был видоизменённым нагрудным украшением народности мяо, и под ним висела серебряная бабочка — композиция увесистая, он прикинул — не меньше двадцати лянов. На цветок налипла всякая грязь — похоже, его вытащили со дна озера.
— Госпожа Цзян, где вы подобрали эту вещь?
Бабушка Цзян глянула на восток.
— За амбарами, где старый хозяин поставил для жены бронзовое зеркало.
Дед Го Дафу некогда установил для жены бронзовое зеркало высотой в человеческий рост, оправив его в большой камень с прожилками нефрита низкого качества. Этот камень стоял недалеко от амбаров, в уединённом и тихом месте. Цветы и деревья полностью скрывали постройки, можно было увидеть только тропинку между ними.
— За амбарами? — удивился Го Дафу. — Но это далеко от гостевых покоев, как цветок мог туда попасть?
Го Хо же стремительно направился прямо к амбарам. Не сговариваясь, все последовали за ним на восточную сторону. Усадьба Цайлян занимала площадь окружностью в десять ли, и эти две постройки когда-то использовались для хранения хозяйственных принадлежностей, книг и прочих вещей, но давно стояли пустые — когда их строили, то не подумали, что они будут находиться слишком далеко от главного здания.
— Амбары расположены не очень удачно, — сказал Го Дафу. — Говорят, когда размечали участок, то ошиблись — земли рядом с озером не так и много, и когда закончили строительство, между ними осталось места только на дорожку.
Между двумя строениями тянулась узенькая тропинка, по которой мог пройти лишь один человек, да ещё и шла она под крутым уклоном в сторону озера.
— Вот здесь-то и подобрала. — Бабушка Цзян указала на берег. — Лежало неглубоко, протяни руку — и достанешь.
Ли Ляньхуа постучал по дверям амбара, и они неожиданно открылись, даже Го Дафу застыл на месте. Внутри всё покрывала пыль и паутина, как будто туда давно никто не заходил, на полу — следы, но слишком много, и слишком разных, чтобы распознать, кому они принадлежали. Ещё там обнаружилось несколько листков бумаги, один из которых, трепещущий в углу, совершенно пожелтел — похоже, пролежал немало десятилетий, остальные казались поновее, и среди них один выглядел особенно знакомо — да это же пропавшее “стихотворение” Ли Ляньхуа!
Кто же бережно припрятал здесь написанную им с утра чепуху? Ли Ляньхуа опередил приказного на шаг, поднял листки и увидел на пожелтевшей бумаге начертанные в стиле кайшу слова: “В час ножей кара луны, в зерне ли образы жены, в платье свадебном фея, приходи, я блуждаю”. Подписи не было, но ниже нарисована луна. На другом листке были “стихи” Ли Ляньхуа, ещё на одном — записи счетовода: мелким почерком перечислено: за такие-то товары — столько-то серебра, за такие-то — такая-то сумма, самые обычные вещи, ничего из ряда вон. На всех прочих листах белой бумаги также значились странные слова “в час ножей кара луны”.