Loving Longest 2
Шрифт:
— Теперь мы пойдём к тёте Анайрэ?.. — спросил он.
— Давай. Мне сказали, что Финарфина сейчас, как всегда, нет в городе — он в доме на Тол Эрессеа, а его жена, видимо, вообще оттуда не выезжает. Так что выбора нет.
Они спустились вниз, и Нерданэль достала из шкафчика на кухне большую связку ключей.
Нерданэль открыла большим ключом тяжёлые, зелёные от времени бронзовые ворота. Вдали виднелся почерневший двухэтажный дом. Дорожки не было: вернее, приглядевшись, он увидел, что она есть, но камни так заросли травой, что ему приходилось раздвигать высокие стебли, которые приходились ему чуть ли не по пояс. Темное калиновое
Нерданэль вставила ключ и дёрнула за ручку. Дерево слегка треснуло, но дверь не открылась.
— Тут что, никого нет? — спросил он. Ему было не по себе. — Тебе помочь?
— Никого, — ответила она. — Я вообще её очень мало видела после всего. Финарфин всегда говорил, что к ней лучше не приходить. И у Индис она не бывала. До Анайрэ было не добраться, хотя я всегда любила её и хотела бы её видеть. А потом она исчезла.
— Куда она пропала? — Ему стало по-настоящему страшно; он ещё раз оглянулся на заброшенный сад, чёрный дом с запылёнными стёклами. Ворот отсюда уже не было видно.
— Не знаю, — ответила Нерданэль. — Знаешь же… Со временем мы можем терять жизненные силы и однажды — просто исчезнуть, если их больше нет. Правда, в Амане вроде бы такого не должно происходить. Вот со мной почему-то не происходит.
Нерданэль ещё раз повернула ключ; он аккуратно нажал на створки и ручку, стараясь не сломать замок. Дверь поддалась. Они оказались в высоком зале-прихожей, куда свет проникал через круглое окно в крыше. Два стекла вверху вылетели, и под ними на полу было грязное, заросшее лишайником пятно. Он оглянулся по сторонам, и вдруг Нерданэль вцепилась в его руку.
— Что это? — Нерданэль указала на огромное зеркало.
Он подошёл поближе и увидел на раме зеркала насечки, которые доходили ему примерно до подбородка.
— Это как будто… как будто измеряли рост ребёнка, — сказал он. — У нас дома тоже такое.
— Их не было… их не было раньше, не было! — воскликнула Нерданэль. — Не было! Здесь был ребёнок? Откуда ребёнок? Откуда?
Нерданэль побежала наверх, он — за ней. Она прошла в конец коридора; там оказалась большая комната с огромной постелью. Он понял, что это спальня Финголфина. Но тётя не пошла туда, а распахнула другую, маленькую белую дверь в углу. За ней узкая, выкрашенная в белый цвет лестница вела наверх. Наверху оказалось несколько дверей. Нерданэль открыла одну из них: она стояла на пороге небольшой, но уютной комнаты, в которой царил идеальный порядок.
В центре её стояла узкая кровать, предназначенная для ребёнка или подростка.
— Это была спальня Фингона, — сказала Нерданэль. — Вот его кровать, в углу, его письменный стол. Но ведь здесь ещё и другая кровать! И рядом с ней столик и чьи-то вещи. Чьи-то ещё вещи! Игрушки. Кукла. Деревянная птичка. Если это был ребёнок Анайрэ… то куда он делся?! — спросила Нерданэль, ни к кому не обращаясь. — Неужели она осталась из-за него?!
— Тётя, ты думаешь, это как-то связано с убийством?
— Не знаю… — сказала Нерданэль.
— Там, внизу, в спальне, что-то лежит на кровати, — сказал он дрожащим голосом.
Ветхие шторы были наполовину задёрнуты; комнату окутывал мутный свет из-за грязных стёкол, делавший всё серым. На кровати с алыми витыми деревянными столбиками
Это был большой, толстый, когда-то светло-голубой шерстяной шарф, пропитанный сухими, тяжёлыми, густыми тёмно-коричневыми пятнами.
В уголке шарфа был вышит герб и монограмма Финголфина.
— Неужели там… кровь?
— Нет, — сказала Нерданэль мрачно, — это не кровь. Это красная глина. Я видела такую, когда Амрод и Амрас приезжали ко мне, у них на обуви и плащах. Такая глина есть в Форменосе. Они говорили, что там её много во дворе и рядом. Карантир даже что-то там пытался лепить для меня из неё.
Под шарфом лежала разбитая синяя тарелка — тоже с гербом и монограммой и разбитый, согнутый фонарик, в котором ещё была пара синих стёклышек.
— Это и есть улики, — сказал он тихо.
— Улики, — повторила Нерданэль. — Видимо, Ингвэ хотел сказать, что Финголфин был в Форменосе; там он уронил свой шарф, запачкал его. И, видимо, там же он оставил свой фонарик. Но при чём тут тарелка?
— Да какая разница! — услышали они в коридоре мягкий, слегка шепелявящий, как у всех ваньяр, голос Ингвэ. — Зачем вы сюда поехали? Чего вы добиваетесь? Ну теперь ты видишь, Нерданэль? Твой деверь убийца. Брат твоей матери — убийца, — сказал он, обращаясь к молодому эльфу. — Разве вы не понимаете: Финголфин убил своего отца, так как боялся, что ему придётся рано или поздно отдавать власть ему или Феанору. Неужели ты, племянник, хочешь быть связан с этим проклятым родом? Зачем ты с ней сюда поехал?
— Я хочу помнить, — сказал он. — Хочу. Я… я не могу так жить дальше.
— Значит, ты хочешь вновь стать мятежником, пошедшим против воли Валар? Вновь породниться с такой семьёй…
— Вот как ты заговорил, Ингвэ, — сказала Нерданэль. — А говорят, когда ты уламывал Финвэ жениться на твоей сестре, ты пел совсем другие песни. Тогда тебе казалось, что это для тебя честь быть родичем Финвэ. Объясни, пожалуйста, откуда всё это взялось, и почему оно лежит здесь?
— После того, как остальные нолдор ушли из Амана, — неохотно пояснил Ингвэ, — мы с Финарфином поехали в Форменос. И там он нашёл этот шарф — шарф Финголфина со следами крови и грязи. Потом, по дороге, мы переезжали по мосту русло высохшего ручья, и внизу увидели разбитую тарелку и фонарь. Если…
— Хорошо, Ингвэ, — Нерданэль явно не собиралась уходить. Она села в стоявшее у окна тяжелое дубовое кресло и положила ногу на ногу, как будто была хозяйкой дома. — Для начала объясни, при чём тут тарелка и как она указывает на виновность Финголфина в чём бы то ни было? Дети Финголфина, особенно Финдекано и Аракано, часто навещали моих детей в Форменосе, я об этом знала. Тарелка могла туда попасть в любой момент.
— Она лежала вместе с фонарём. Фонарь, Нерданэль, принадлежал лично Финголфину и не мог попасть туда иначе, как с ним самим. Когда сыновья Феанора прибыли со страшной вестью об убийстве деда в Валимар, Келегорм рассказал мне, что утром он оставил дома одну из своих собак, а после убийства Финвэ собака тоже была мертва, — пояснил Ингвэ. — Убийца Финвэ привёз на этой тарелке что-то, чем он отравил собаку. Мелькору не было необходимости этого делать — что ему какая-то собака, хотя бы и подаренная Оромэ?!