Loving Longest 2
Шрифт:
Он соскочил с коня, привязал его в знакомом месте, у трёх высоких дубов и пошёл пешком. У дороги стоял Майтимо. В последний раз Фингон встречался с ним три месяца назад: Тургону в его новом хозяйстве была нужна помощь старшего брата, и за письмами ездил Аргон. В дороге Фингон думал, как подойдет к нему, поздоровается, возьмёт за руку и они пойдут к дому вместе. Ведь сейчас не от кого прятаться — дядя Феанор ещё накануне уехал на праздник.
Майтимо сложил руки на груди и смотрел туда, откуда должен был приехать он, Фингон. От того, что они так давно не виделись, Фингон с каким-то особенным отчаянием осознал, что они не вместе,
И он испугался. Он подумал, что сейчас может просто не выдержать этой встречи и сделать что-нибудь безумное. «Потом, — подумал Фингон. — Потом. Потом, когда я заберу письмо. У нас будет время поговорить. Он меня проводит…»
Фингон поспешил к дому, обойдя дорогу по боковой тропке. С той стороны, где находились покои Финвэ, Форменос почти ничем не напоминал крепость; Феанор, говорили, не хотел, чтобы его отец чувствовал себя, как в тюрьме. Стена была не слишком высокой; за ней был склон, поросший мелкими деревцами полудикой вишни, корявыми от ветра яблоньками и колючими зарослями ежевики. С балкона в любимой комнате Финвэ открывался великолепный вид на этот густой северный сад. В саду под большой яблоней стоял для него стол и скамейка; за этим столом он иногда обедал и под руководством Майтимо в последнее время начал учиться читать и писать.
Фингон легко перебрался через стену; проверил, не расстегнулась ли сумка для писем и пошёл к дому. Он хотел было подать деду условный знак, постучав по большому дереву под балконом или бросив в окно камушек. Но серая тишина этого дня как-то странно подействовала на него. Фингон замер у маленького фонтана под балконом. Можно было зайти в дом через небольшую дверь в сад, но, прислушавшись, Фингон услышал чьи-то шаги в доме на первом этаже. Он решил забраться на балкон, как уже много раз это делал, по стене и ползучим веткам дикого винограда; если дедушка один — это будет для него сюрприз, если нет — можно и подождать.
Фингон заглянул через стекло балконной двери; Финвэ сидел за столом и чистил яблоко. Он уже закончил завтракать, но всё ещё был одет в длинный халат, и его пышные волнистые волосы были распущены. Финвэ был очень пунктуален; посмотрев на водяные часы на полке буфета, Фингон понял, что до конца завтрака осталось ещё около четверти часа: пока не придёт время, он не встанет из-за стола.
Фингона снова поразило его собственное сходство с дедом: сейчас, прижимаясь лбом к стеклу, он мог бы подумать, что видит в стекле своё отражение — только у него самого волосы были почти прямыми; конечно, если расплести тугие косы, они становились такими же волнистыми, как у Финвэ, но ненадолго.
Фингон уже протянул руку, чтобы толкнуть дверь; она даже чуть приоткрылась, но он не успел ничего сказать деду — тот обернулся к двери в столовую и сказал:
— Доброе утро! Ты уже вернулся с охоты? Сейчас ещё так рано… Ты можешь со мной позавтракать. Конечно, сейчас уже не время, но раз у тебя сегодня праздник, я бы хотел побыть с тобой.
— Да, я вернулся, — сказал Карантир. Он подошёл к столу, но не сел; выглядел он как-то странно; Фингон увидел, что у него дрожат руки. Он не мог понять, чем Карантир так расстроен — может быть, Финвэ тоже забыл о его дне зачатия? — У меня болит голова.
— Ты,
— Ты же сам говоришь, что охота — мужское дело, — ответил Карантир. — Я столько раз это слышал.
— Да, но так было, когда мы жили в Эндорэ — нашей семье было бы нечего есть, если бы мы не охотились, — возразил Финвэ. — Мы с отцом, как мужчины…
— Вы как мужчины, да? — сказал Карантир.
– Вы, как мужчины? Ты и твой отец?..
— Да, конечно, — сказал, улыбаясь, Финвэ; он разрезал ещё одно яблоко, вырезал сердцевину и протянул половинку Карантиру. — Тебе понравился твой подарок? … Морьо?..
Карантир ничего не ответил. Он взял яблоко.
— Сейчас время совсем другое, — продолжил Финвэ, — и хотя ты и твои братья тоже мужчины, вы уже не должны…
Карантир швырнул яблоко об стол. Оно покатилось, крутясь, по столешнице и упало на пол. Юноша дёрнулся, чтобы подобрать его, но как-то осёкся, сжался; он болезненно сжал пальцы и сказал:
— Не обязаны? Не обязаны, да? Я всё время обязан… всё время… потому что я тоже Финвэ… Всё из-за тебя — из-за тебя я должен быть очередным Финвэ… четвёртым, пятым, какая разница… Кому какое дело?! — закричал Карантир. — Кому какое дело?! Кому какое дело, что я не мужчина?
— Морьо… — Финвэ встал из-за стола и хотел пойти ему навстречу; он всё-таки по привычке посмотрел на водяные часы: завтрак уже почти закончился.
— Ты ведь на самом деле знаешь, что я девушка?! Ты же знаешь, да? Ты же это прекрасно знаешь? Зачем ты мне всё это говоришь? Ты же знаешь, что мне приходится жить в чужой одежде, да что там — в чужом теле, раз отцу нужен ещё один сын? Ещё один Финвэ?!
Фингон схватился рукой за горло. Ему не хватало воздуха.
Да, он и сам должен был понять; должен был — отдельные слова, намёки; шутки, вскользь брошенные фразы…
— Морьо, о чём ты говоришь? Как… не может быть… — Финвэ положил нож на край стола; он хотел протянуть Карантиру руку, коснуться его, — но замер, боясь ещё больше его разозлить. — Пожалуйста… твой отец мне не рассказывал. Я ничего не понимаю.
Карантир недоверчиво посмотрел на Финвэ.
— Тебе рассказать? У дяди Ноло как раз родилась Аредэль — она ведь на несколько недель старше меня. Его четвёртый ребёнок. Дочь. А мать ждала пятого. Меня. Отец был так уверен, что будет сын; он хотел сына, ещё одного Финвэ… наверно, думал, что уж теперь ты его будешь любить больше, чем дядю Ноло… Вот и всё.
В дождливое, но тёплое утро, когда родился Карантир, Феанор появился на пороге дома младшего брата. Нолофинвэ спросил, как Нерданэль, спросил — «а как твой сын?». Во время беременности жены Феанор не раз говорил о будущем ребёнке, как о мальчике, который должен был быть уже седьмым Финвэ в семье.
И Феанор ответил: «Мой сын?.. Сын… да, мой сын тоже чувствует себя прекрасно».
— А что же твоя мама? — потерянно спросил Финвэ.
— Мать знает, конечно, но мы с ней никогда об этом не говорили. Кроме Макалаурэ, меня никто не любит… Отец попросил его следить за тем, чтобы никто ничего не узнал… он меня вырастил… Вы все меня ненавидите. И ты меня ненавидишь. Я же знаю.