Loving Longest 2
Шрифт:
— Морьо… прости меня… нас… — Финвэ, наконец, осмелился протянуть руку и коснуться волос Карантира. — Прости… Я тебя очень люблю. Очень. Почему ты говоришь, что тебя все ненавидят? Я тебя люблю. Майтимо любит. Близнецы очень любят тебя. И Ноло, и Анайрэ, и Финьо тебя любят, я знаю, а Аракано тебя просто обожает. А твой отец просто сначала говорит, а потом думает — он может в раздражении наговорить такого, что потом даже не может вспомнить, что сказал, и сам об этом очень жалеет. Меня радует, что ты девочка, Морьо — у меня ведь была сестра, я её очень любил…
— Да?! — Карантир топнул ногой.
–
— Что за чушь, — выдохнул Финвэ, — это же очень вредно… может привести даже к смерти… Как это можно?! Пусть только он вернётся…
— Да, конечно! — Карантир расхохотался. — Пусть он вернётся! Пусть! Ты ведь ждёшь не дождёшься, правда? Это же вы нас заставляете быть мужчинами! Ты ведь буквально на днях раздевался перед моим отцом донага в его мастерской! Я это видел! Я всё видел; я ещё в Тирионе видел, чем вы занимаетесь… ну что же, Куруфинвэ добился, чтобы ты его любил больше, чем Нолофинвэ, и я прекрасно видел, как именно!
У Фингона подкосились ноги; он сел на пол балкона; он больше не видел их, но перед глазами по-прежнему стояло осунувшееся, болезненно покрасневшее лицо Финвэ, с которым он слушал обвинения Карантира.
— Морьо… — выговорил тот с трудом, — ты всё не так понял… твой отец просто хотел сделать моё изображение; показать, что он умеет делать скульптуры не хуже, чем твоя мать, он просто просил меня позировать… просто… я уверен, что он всё сможет тебе объяснить, когда приедет…
— Отец может объяснить что угодно! — сказал Карантир. — Но за что ты меня так! Отец же уехал вчера днём. Вчера днём! А ты так надо мной издеваешься — при том, что вы с отцом себя так ведёте! За что, что я тебе сделал?! — Карантир начал безудержно рыдать.
— Я ничем не хотел тебя обидеть, — сказал Финвэ. — Ничем, Морьо. Ничем и никогда. Я тебя люблю. Морьо, пожалуйста. Живи, как хочешь. Отец тебе ничем не помешает. Если хочешь, я уеду куда-нибудь вдвоём с тобой, и прослежу за тем, чтобы никто никогда не обижал тебя.
— Прекрати! — от голоса Карантира задрожали стёкла. — Ты… ты… ты меня… ты мне… у меня сегодня… ты принёс мне яблоки… шарфик… пирог… и под пирогом была окровавленная тряпка! Кто это мог сделать, кроме тебя! Это был твой подарок! Твой!
— Морьо… Я тебе клянусь… — сказал Финвэ.
Фингон встал — встал, чтобы увидеть то, что происходило в комнате, потому, что ему показалось, что Финвэ, говоря таким голосом, должен встать на колени. Но нет — он по-прежнему стоял лицом к лицу с Карантиром.
— Это ты! … Ты! — Карантир был в таком состоянии, что просто ничего не мог услышать.
— Морьо… пожалуйста… Я не мог с тобой так поступить. Я никому не разрешу тебя дразнить. Я Ноло об этом попрошу, он же король. Я люблю тебя как внука, как внучку, как самое дорогое дитя. Я дам тебе другое имя — девичье, если хочешь. Пожалуйста, живи как девушка. Пожалуйста. Ты ведь тогда станешь поспокойнее…
Последнего слова Финвэ произносить не следовало.
Карантир схватил со стола фруктовый нож и с размаху
Тот упал.
Карантир упал на колени, продолжая рыдать. Из-за стола Фингон больше не видел его — только слышал глухие всхлипывания.
Фингон должен был быть в ужасе прежде всего от того, что Морьо поднял руку на дедушку — но и по жуткому выражению лица Морьо, и по тому как он рыдал, Фингон осознал, что случилось самое страшное, то, чего так давно, целые столетия не бывало в Амане — Финвэ умер; с ним случилось то же, что с его женой Мириэль, бабушкой Майтимо и Морьо, матерью Феанора.
«Его теперь положат рядом с ней, — подумал Фингон, вспомнив, как лежит тело Мириэль в садах Лориэна. — Но как же его положат, Морьо же разрезал его ножом, как же он будет там лежать порезанный? Из него будет течь кровь?».
Он не знал, сколько прошло времени, когда в комнату вбежал Маглор.
— Морьо?! Морьо?! Ты… ты… ты…
— Да, — выдохнул Карантир.
– Да. Я опять.
— Что?.. Почему? Тебе не надо было возвращаться домой… как же я упустил тебя…
— Подарок, — сказал Морьо. — Там была тряпка. Там была опять тряпка. Тряпка с… кровью. Под пирогом и под яблоками. Сегодня утром.
— Нет… — простонал Маглор. — Нет… — Фингон увидел, как они встают, как Маглор судорожно обнимает младшего брата.
— Дедушка умер, — потерянно сказал Карантир. — Его больше нет. Меня теперь за это тоже умертвят. Убивать других квенди нельзя, — он уткнулся лицом в одежду брата. — Теперь все узнают, что я девушка. Меня разденут, чтобы посмотреть, а потом убьют. Кано, как меня убьют, ты не знаешь? Кано, пожалуйста. Мне так страшно. Тоже ножом? Мне кажется, дедушке не было больно — ножом. А кто меня убьёт? А если он меня убьёт, то его тоже убьют, потому что он тогда будет убийцей? А кто это сделает? Получается, мы тогда все убьём друг друга, да? И тогда последнему придётся убить себя? Но ведь это же будет очень больно, правда, Кано? Последнему же будет больно? Наверно, нельзя себя убить не больно, а то не поймёшь, убил себя совсем или нет? Может, ты меня убьёшь?.. Это же можно, да?
В глазах Маглора был невыразимый ужас.
— Нет, нет, не бойся, крошка, — наконец, сказал он. — Крошка Морьо. Тебя никто не убьёт. Никто ничего не узнает. Пожалуйста, не бойся. Это я во всём виноват. Я тебя спасу. Я сейчас всё сделаю, — он наклонился; Фингон увидел, что он снял с пояса Финвэ связку ключей. — Мы сейчас откроем сокровищницу и отнесём его туда. Как будто пришёл Мелькор и убил его. Мелькор же так хотел попасть в Форменос. Хотел отцовские Сильмариллы.
— Разве Мелькор может убить? — спросил Морьо. — Так не бывает. Валар никого не убивают…
— Неправда, убивают, — возразил Маглор. — Убивают, когда хотят.
— Но, Кано, что в это время дедушка мог делать в сокровищнице? Нас увидят…
— Все приедут только к обеду.
— Кано, ты правда меня любишь? Ты так надолго уезжал в прошлом году… Я думал, ты не вернёшься. Мне было совсем плохо…
— Конечно, люблю, Морьо. Ты только не бойся. Я сейчас сниму с него халат… вот видишь… Я сейчас сбегаю в оружейную… подожди тут… или уйди… нет, подожди.
Маглор вернулся через несколько минут; в руках у него была кольчуга, пояс и меч.