Ложь
Шрифт:
– Колокола только что пробили, – сказала Вероника. – Который час?
– Половина пятого, белая королева.
– Что ты мелешь? – взревел Сан Тельмо.
– Прости, патрон Деметрио, но твоя белая женщина, как королева.
– Не думаю, что ты должен высказывать о ней свое мнение. Ступай к своей проклятой пироге и жди нас. Мы отплываем через полчаса. Иди, чего ты ждешь?
– Уже иду, патрон, я хотел сказать твоей белой женщине, что в пироге для нее готов навес.
– Спасибо, Игуасу, – от души поблагодарила индейца Вероника.
– Иди немедленно к
– Как скажешь, патрон Деметрио, – Игуасу тихо вышел.
– Его наглость не имеет границ! – Деметрио с трудом сдержал свой гнев.
– Почему ты так разозлился? Что такого сказал этот несчастный?
– Он не должен разговаривать с тобой!
– И не должен заботиться о том, чтобы солнце палило меня чуть меньше, правда?
– Он не должен вмешиваться в то, что его не касается, и делать то, что ему не велели. Ему незачем болтать с тобой и пялиться на тебя.
– Даже индеец тупи может иногда совершить джентльменский поступок.
– Пусть он прибережет их для своих женщин, с которыми разговаривает исключительно плетьми!..
– Такой в Мату-Гросу обычай?
– Именно.
– Теперь я начинаю понимать, почему тебе так нравится этот край.
– Ты ничего не понимаешь, но очень быстро узнаешь, как к нему приспособиться.
– Уверяю, что именно этого я и хочу. Довольно тяжело сознавать, что с тобой обращаются как с преступником, не имея ни малейшего понятия, какое преступление ты совершил.
– Ты и в самом деле ничего не понимаешь? Твоя совесть спит, или она мертва?
– Уж не хочешь ли ты взвалить на меня вину за поведение несчастного Джонни и за то, что они с Хулио Эстрада отважились тебе сказать?
– Я не настолько глуп, чтобы обвинять тебя в этом. Однако мне было полезно поговорить с ними и посмотреть на них, чтобы понять, что при виде тебя мужчины теряют разум. Ты покоряешь и завораживаешь их одной лишь улыбкой… а то и без нее…
– Что ты имеешь в виду?
– Думаю, ты не расточала улыбки ни индейцу, ни французу, но им достаточно было увидеть тебя!..
– И ты упрекаешь в этом меня? Значит, в этом мое преступление? Неужели моя вина в том, что...
– Ну что же ты замолчала? Договаривай, спроси меня, виновата ли ты в том, что являешься самой красивой девушкой в Рио-де-Жанейро, как писали все пошлые бульварные газетенки и льстивые журналы, засыпанные деньгами Кастело Бранко!
– Так вот о чем ты думал, читая их! Как жаль, что ты не сказал мне этого в Рио…
– Тогда ты не вышла бы за меня…
– Возможно…
– Я рад, что ты начинаешь раскаиваться.
– Что? Раскаиваться?
– У тебя была возможность отступить, и для тебя же хуже, что ты вовремя ей не воспользовалась. Я предлагал тебе уехать.
– Да, да, предлагал, но как? Сжав в своих объятиях, задушив поцелуями, рассказав о своей любви и своей бедности… Тогда ты был другим. Ты был человеком, который мог заставить честную девушку обожать тебя. Ты был мужчиной, за которым я могла последовать в самое сердце сельвы, с которым могла разделить всё: беды и неудачи, превратности судьбы, нужду, черствость,
– Что я?.. Я вел себя как подлец, сволочь, как грубый неотесанный дикарь?..
– Нет, просто как дурак.
– Вероника!
– Гораздо больший, чем я подозревала.
Сотрясаемый яростной дрожью, Деметрио сжал кулаки, но в то же время он испытывал дикую радость, видя, что Вероника стоит перед ним, выпрямившись, как в тот вечер, когда они скрестили шпаги. Как и тогда, он отчаянно боится ранить ее, погубить эту красоту, пронзив смертельным ударом не сверкающее шелковое сердце, вышитое на белом нагруднике, а чистое, искреннее, пылкое и благородное сердце девушки.
– Очень скоро ты убедишься в обратном! Дураками были те несчастные, которые до этой минуты были в твоем услужении. Отныне и впредь я буду приказывать и распоряжаться, а ты будешь слушаться и повиноваться по доброй воле, или насильно!
– Насильно?.. Индейцы уже обучили тебя своим методам?..
– У тебя есть десять минут, чтобы собраться!.. Я буду ждать тебя за дверью. Ты выйдешь отсюда, не перемолвившись ни с кем и словом.
– Ты похитишь меня под угрозой револьвера?
– Под угрозой скандала! Если хочешь, можешь его устроить. Скандал окончательно избавил бы тебя от меня. Кричи, зови на помощь месье Бело. Он, конечно, будет достаточно галантен, чтобы отвезти тебя на своем моторном катере в Рио-де-Жанейро, но, разумеется, ты отправишься туда одна, а цену за проезд ему придется оплатить мне своей жизнью!
– Деметрио, ты сможешь убить его? К какому концу приведет тебя глупейшая, нелепая ревность?
– Ревность?.. Ну хорошо, пускай, допустим, ревность… Ревность к загорающимся при виде тебя глазам, ко взглядам, скользящим по твоему телу, к неуклюжим любезным словам, обволакивающим тебя, к цветам, брошенным к твоим ногам… К этим проклятым цветам, да, к ним!..
Деметрио швырял на пол вазы с цветами, топча ногами розы и орхидеи, пока Вероника, не отрываясь, смотрела на него.
– Вот тебе ковер, о котором говорил месье Бело, по нему ты пройдешь, не чувствуя твердость земли. А в пироге мы тоже обзаведемся цветочным ковром и золотыми веслами для гребли, как на корабле Клеопатры, плывшим по Нилу. Ты этого хотела?.. На такое путешествие надеялась?..
– Деметрио, ты в своем уме?..
– Вот только рядом со мной ты так не поездишь. Ты скреплена со мной оковами рук, которые не выпустят тебя так легко, потому что ты – моя… Моя, моя!.. – Деметрио сжал в объятиях обезумевшую, ослепшую, отчаявшуюся, задыхающуюся в огне поцелуев Веронику, и тут же выпустил ее, почти бездыханную.
– Одевайся немедленно… У нас нет времени, чтобы его терять!..
– Ну что, идем? – спросил жену Деметрио.
– Идем, – спокойно ответила она.