Лучше умереть!
Шрифт:
— Значит, — живо заинтересовался Люсьен, — вы эту женщину видели?
— Видел и говорил с ней.
— Где же?
— В доме священника деревни Шеври, у почтенного аббата Ложье, дядюшки Жоржа.
— И что же это была за женщина?
— Красивое и сильное создание; ее лицо у всех вызывало симпатию… — ответил Этьен. — Похоже, она жестоко страдала.
— И отрицала свою вину, не так ли?
— Причем очень рьяно. Утверждала, что ни в чем не повинна, а стала жертвой невероятного стечения обстоятельств.
— Может быть, она и не лгала.
Жорж и Этьен уставились на Люсьена с интересом.
— Суд признал ее виновной… — сказал Этьен.
— Э, сударь! Разве это что-то доказывает! На каждой странице летописи человеческого правосудия вы найдете массу судебных ошибок.
— Но против нее свидетельствовало буквально все… Улик было множество.
— Улик, вы говорите, было множество? Вы, сударь, присутствовали на заседании суда?
— Да, и был очень внимателен.
— И какое у вас в результате сложилось мнение?
— Что обвиняемая вполне могла быть виновной.
— Вот именно: « могла быть!» — сказал Люсьен, сделав на последних словах ударение. — Стало быть, вы не могли бы со всей уверенностью признать ее виновной, и, будь вы в числе присяжных, вы, наверное, отдали бы свой голос в ее пользу.
— Возможно… — призадумавшись на мгновение, сказал Этьен. — Скорее всего даже, я так бы и сделал.
Люсьен продолжал:
— Я, сударь, внимательно прочел материалы процесса… Тетушка сохранила газеты тех времен, где они были опубликованы полностью. И убежден, что обвиняемая была невиновна. К тому же и тетушка, умирая, заверила меня в том, что никогда не считала Жанну Фортье виновной, хотя все улики свидетельствовали против нее.
— А! — тихо сказал Жорж. — Значит, эту несчастную звали Жанна Фортье?
— Да, — ответил Люсьен.
Затем, обращаясь к Этьену Кастелю, спросил:
— Помните ли вы, сударь, на что она ссылалась, пытаясь защититься?
— Прекрасно помню… якобы некий мерзавец, старший мастер альфорвилльского завода, домогался ее любви и покушался на состояние вашего отца, намереваясь сбежать за пределы Франции с украденными деньгами, прихватив с собой Жанну в качестве любовницы. Этот человек — его звали Жак Гаро — написал ей, как она утверждала, письмо, являвшееся бесспорным доказательством заранее задуманного и совершенного им преступления. Но письма этого она предъявить не могла.
— Это так… — согласился Люсьен, — и тем не менее будьте уверены: письмо существовало. Вор, поджигатель и убийца — не кто иной, как старший мастер Гаро.
— Вы забываете о том, что человек этот погиб из-за своей преданности делу!
— А это ничем не доказано… Лично я не верю в то, что он действительно погиб, да и тетушка в это не верила. И я обещал себе сделать все от меня зависящее, чтобы сорвать маску с лица подлинного убийцы своего отца и добиться оправдания несчастной, невинно пострадавшей женщины.
— Разоблачить убийцу… — произнес художник. — И что вам это даст? С тех пор прошло уже больше двадцати лет. Срок давности истек. И закон тут бессилен.
— А мне что до этого? Если правосудие ничем не может мне помочь, обойдусь без него. Сам свершу правосудие.
— А не знаете ли вы случайно, — спросил Этьен, — жива ли еще Жанна Фортье?
— Нет, но намерен навести справки.
— Если хочешь, этим займусь я… — предложил Жорж. — Мне гораздо легче сделать это, я ведь вхож во Дворец правосудия, лично знаком с представителями закона самого разного уровня.
— Очень меня обяжешь. Но, по-моему, обо мне и моих делах мы уже вволю поговорили. Давай-ка поговорим о тебе. Ты доволен своей жизнью?
— В высшей степени. Мне даже пожелать нечего. Мой опекун стал моим лучшим другом. Клиенты хорошо знают дорогу в мой кабинет. Я работаю… Преуспеваю… Чего еще желать можно?
— Хорошей жены.
Жорж рассмеялся.
— Жены! У меня еще есть время поразмыслить на эту тему. Впрочем, скорее всего я поступлю, как мой опекун… останусь холостяком… До сих пор я был больше склонен к холостой жизни. А ты?
Люсьен покраснел до корней волос.
— А я нет… — ответил он, — но ведь прежде, чем думать о женитьбе, нужно занять определенное положение в обществе.
Жорж заметил, что его друг покраснел. И сказал:
— Что вовсе не мешает тебе думать о ней уже сейчас.
— Согласен; но именно поэтому я и говорю, что, прежде чем жениться, нужно обрести твердую почву под ногами. Люси — та девушка, что будет моей женой, — так же бедна, как и я. Она сирота, выросла в приюте, но у нее чистая душа и золотое сердце. К тому же она трудолюбива, как пчелка.
— И ты любишь ее?
— Всем сердцем, всей душой, безгранично. Без нее я никогда не смогу быть счастлив.
— Ну что ж, будем надеяться, что в самом ближайшем времени дела твои пойдут в гору, и ты будешь совершенно счастлив. Считай, что я уже пригласил себя на твою свадьбу!
Ужин был веселым и долгим. С товарищем по коллежу и художником Этьеном Кастелем, за вечер ставшим другом и ему, Люсьен расстался лишь в одиннадцать.
— Положись на нас и работай, — сказал Жорж, пожимая ему на прощание руку.
И молодой человек, окрыленный надеждой, отправился к себе. Если Люсьен пребывал в радостном настроении, то Люси была очень грустна. Весь вечер дочь Жанны Фортье с нетерпением — а потом и со все возраставшей тревогой — ждала возвращения жениха. Наконец в половине двенадцатого она услышала, как внизу хлопнула тяжелая входная дверь. На лестнице раздались шаги. Взволнованная девушка приоткрыла дверь.