Львиное Сердце. Дорога на Утремер
Шрифт:
— Я очень рада, что ты плывёшь с нами, — промолвила девушка. И после нескольких секунд в дружелюбной тишине, заговорила снова: — Но если женщину изнасиловали, а та понесла? Так случилось с одной дояркой в нашем дворце в Олиге. Один пьяный мерзавец принудил её, и я уверена, что наслаждения она не испытала. Но всё же забеременела.
— Меня тоже посещал этот вопрос, — согласилась Джоанна. — И я задала его докторам и повитухам из Салерно. Лекари-мужчины, как правило, настаивали, что беременность — доказательство удовольствия. Женщины, разумеется, придерживались иного мнения. Так что да, подчас женщина способна зачать, даже не желая того. Но они заверили меня, и я сочла это убедительным, что гораздо чаще мужское семя даёт всходы, когда супруга
Беренгарии довод тоже показался весомым.
— Спасибо тебе за этот разговор, — сказала она, улыбнувшись старшей подруге. — Ты куда более сведуща в вопросах плоти, чем падре Доминго!
— Советоваться со священником по части плотских удовольствий — это всё равно, что просить слепого описать закат, — с усмешкой заметила Джоанна и с облегчением вздохнула, когда Беренгария присоединилась к смеху. Молодая королева не сомневалась, что всего пару дней назад юная испанка сочла бы такую шутку кощунственной.
В стремлении укрепить уверенность Беренгарии в наличии связи между сексуальным удовольствием и зачатием Джоанна принялась рассказывать слышанную несколько лет назад историю о том, как советники сумели убедить французского короля развестись с Алиенорой. Им это удалось только, когда был приведён довод, что теперь, когда королевский брак дал непоправимую трещину, супруга едва ли станет искать удовольствия в постели Людовика и потому никогда не родит ему сына.
Джоанна была очень довольна собой, будучи уверена, что сделала в этот вечер очень многое для того, чтобы брак её брата получился удачным. Однако неплохо намекнуть Ричарду, что ему стоит отослать падре Доминго обратно в Наварру и найти для невесты духовника, придерживающегося более широких взглядов. Жаль, что Ричард никогда не узнает, сколь многим ей обязан. Но рассказать ему, не обманув доверия Беренгарии, невозможно, а делать этого она не собиралась. Ей подумалось, что сегодня они бросили в почву семя, которое стоит взращивать — семя настоящей дружбы.
Деревянный замок Ричарда был разобран, все его секции пронумерованы, а затем погружены на корабли для отправки в Утремер. Та же операция была проделана с многочисленными осадными машинами. Поглядеть на отплытие королевской армии на пристани собралась большая толпа. Размах предприятия вселял в мессинцев благоговейный трепет. Транспортные суда постепенно оседали под грузом бочек вина, мешков с мукой, сыра, сушёных фруктов, бобов и солонины. Ходили слухи, что длиннохвостые англичане припасли больше десяти тысяч одних только свиных окороков. Сицилийцы заворожённо наблюдали за бесконечной вереницей грузчиков, взбирающихся по сходням. Огромные бочки с водой, зерно, сено, стрелы, арбалетные болты, доспехи, сёдла, одеяла, палатки, сундуки с серебряными пенни, пластины золота, драгоценные камни — удивительное смешение предметов повседневного пользования и сокровищ.
Будничная жизнь Мессины замерла, даже рынки опустели, когда народ собрался посмотреть, как сотни лошадей грузят на специальные транспортные галеры, называемые таридами. Эти суда причаливали не к пристани, а к берегу, на корме открывали широкие порты. Затем коней с завязанными глазами заводили по рампе в трюм, где размещали в изолированных деревянных стойлах. Чтобы животное не упало, под животом у него пропускали парусиновые ремни, которые крепились к железным кольцам наверху. Тарида вмещала, как правило, сорок лошадей. Как только их устраивали под палубой, вертикальный внутренний люк запирался, а внешний конопатился, чтобы не пропускал воду. При погрузке такого большого количества норовистых скакунов не всё проходило гладко. Иногда лошади упирались, люди выходили из себя, и зрители получали представление не худшее, чем при посещении труппы заезжих актёров.
Лишь к среде страстной седмицы изготовился королевский флот к отплытию, и большая часть населения города присутствовала при событии. Люди не только радовались, что армия чужеземцев всё-таки уходит, но и хотели полюбоваться небывалым зрелищем.
За столь зрелищным выходом из Мессины последовала интермедия. Ветер стих, и флот заштилел у берегов Калабрии. Пришлось встать на якорь и ждать. После того как скрылось в закатном мареве солнце, многие черпали мужество в мерцании фонаря, поднятого на мачте галеры Ричарда. Король обещал каждую ночь зажигать его, этот путеводный маяк для своих судов, зримое доказательство своего присутствия посреди тёмного, зловещего Греческого моря. На следующий день поднялся ветер, но он оставался слабым и неустойчивым, и продвижение было медленным. Но до поры плавание проходило спокойно, и за это семнадцать тысяч душ искренне благодарили небо.
Для Джоанны и Беренгарии Ричард выбрал один из самых больших бусов. Судно было тяжёлое и неповоротливое, но гораздо безопаснее низкобортных галер. На рассвете Страстной пятницы флот продолжил путь, быстрые галеры придерживали ход, чтобы не оторваться от тихоходных «купцов». Твёрдо решивший не распылять эскадру, Ричард бдительно следил за отстающими — как овчарка, пасущая стадо, шутили подданные. Однако воины приветствовали зов труб, эхом перекатывающийся от одного корабля к другому, и бодрились при виде королевской галеры, подобно мечу рассекающей волны на пути к Святой земле.
Ближе к полудню ветер переменился, задув с юга, а по морю пошли волны. Бус раскачивало на крутых валах, и большая часть женщин вскоре слегла с морской болезнью. К своему отчаянию Джоанна обнаружила, что осталась не менее уязвима к mal de mеr как во время первого своего плавания в возрасте одиннадцати лет. По мере того, как страдания её нарастали, росла и благодарность к будущей невестке — Беренгария не отходила от неё ни на миг: подносила в нужный момент тазик, утирала лицо прохладной влажной тряпицей, лично готовила имбирный сироп и помогала Джоанне проглотить его. Воздух под навесом был спёртый, от смрада выворачивало наизнанку, сундуки и лежанки подпрыгивали всякий раз вместе с кораблём. Тихо скулили собаки Джоанны, одна из фрейлин Беренгарии рыдала. Когда Джоанна поняла, что рядом с её койкой скрючилась Алисия, она попыталась обнять девушку за дрожащие плечи. Но тут палуба накренилась так сильно, что женщины разразились воплями, а королева упала бы с ложа, не успей Беренгария крепко ухватить её за руку. Пока корабль кренился, все затаили дух, на один ужасный миг поверив, что их ждёт неминуемая смерть.
— Джоанна! — Вместе с Мариам в палатку ворвался порыв солёного ветра. Лицо сарацинки было бледным как пепел, а чётки она стиснула так, что шнурок оборвался. — Шкипер... шкипер сказал, что свирепый шторм близится!
Небо потемнело задолго до начала дождя. Казалось, будто наступила ночь намного раньше положенного времени. Команда галеры Ричарда кинулась убирать паруса, налегая на бегущий через блок фал. Остатки дневного света исчезли с приходом грозовой тучи, чёрной как смоль, и на глазах у застывших в благоговейном ужасе короля и его людей небо раскроила молния, озарив корабль зловещим зеленоватым светом. Море вздымалось и дыбилось, словно необъезженный конь, и всякий раз, когда галера устремлялась в провал между валами, ей требовалась целая вечность, чтобы подняться снова. Большинство спутников Ричарда предпочли искать сомнительную защиту под пологом, но король всегда встречался с врагом лицом к лицу, поэтому остался на палубе, держась за планшир. Гребцы тем временем старались втащить внутрь вёсла.