Любовь к трем ананасам
Шрифт:
– Интересно, откуда она об этом узнала? – процедила Варвара Францевна не предвещающим ничего хорошего голосом. – Я, кажется, предупреждала весь наличный персонал, чтобы никаких разговоров на эту тему…
– Так само собой, Варвара Францевна, никаких разговоров… а какие такие могут быть разговоры? Разве ж я не понимаю? Сороковой год медицинским работником…
– Чувствую, что скоро нам придется расстаться…
Старшая сестра моргнула, и нянечку словно ветром сдуло. Варвара Францевна поднесла к Катиному лицу ватный тампон, смоченный нашатырем.
Катерина охнула, закашлялась и открыла глаза.
– Ой, где это я? А мне такой ужасный сон приснился… будто я пришла в больницу…
– Это не совсем сон, – строго, но с некоторым сочувствием в голосе проговорила старшая сестра. – Видите ли, случилась одна странная вещь… короче, я хотела бы, чтобы вы прошли со мной и взглянули на одного человека… точнее, не совсем человека…
– Что? – Катерина округлила глаза. – Как это – не совсем человека? Что вы хотите сказать? Это что – какой-нибудь мутант?
– Ну, вы меня не так поняли… короче, пойдемте со мной!
Катя поднялась на ноги и немного неуверенно двинулась вслед за Варварой Францевной.
Однако они направились вовсе не в мини-госпиталь, как надеялась Катерина. Наоборот, они спустились на первый этаж и покинули здание больницы.
– Куда мы идем? – вполголоса спросила Катерина, схватив Варвару Францевну за локоть, когда они приблизились к одноэтажному кирпичному зданию.
– Мужайтесь! – строго произнесла старшая сестра.
– Я… я мужаюсь… – проблеяла Катерина и уставилась на вывеску с четырьмя выцветшими буквами: «МОРГ».
– Ой! – Катя закрыла глаза и чуть не свалилась с крылечка, но Варвара Францевна вовремя успела ее поддержать. – Ой! – Катя снова открыла глаза и уставилась на вывеску. Ничего не изменилось, они по-прежнему стояли на крыльце морга.
Дверь открылась, и Катерина, не помня себя от страха, проследовала за старшей медсестрой в большую холодную комнату, заставленную металлическими каталками.
Некоторые из них были накрыты простынями, из-под которых проступали контуры человеческих тел.
– Который? – холодным скрипучим голосом осведомилась Варвара Францевна.
– Который лишний, так это вон тот, – отозвался местный санитар, небритый мужик в несвежем халате и с повязкой на голове, так называемой шапочкой Гиппократа. – А я помню, что пустая была эта каталка, а она вдруг раз – и полная!
С этими словами он жестом циркового фокусника откинул простыню с одного из своих подопечных. Катя уставилась на труп.
– Не он… – протянула она с просыпающейся надеждой.
– Ясно, что не он! – поддержала ее старшая сестра. – Замойчук, ты что нам показываешь?
– Ой, извиняюсь! – засуетился санитар. – Это я перепутавши! Это которая старушка Шубкина, это которую старушку вчера из казино привезли, проигралась и от расстройства того… летальный исход. А лишний, он вот, он по соседству… а что удивляться-то, мне после травмы домой положено, на излечение, на домашнее усиленное питание, а я тут вторые сутки дежурю, потому как сменщик у меня запойный, что с ним поделаешь?
С этими словами он сбросил простыню с другого трупа.
– Не ваш? – спросила Варвара Францевна, повернувшись к Кате и на всякий случай держа наготове ватку с нашатырем.
– Нет, – едва слышно вымолвила Катерина, разглядывая труп незнакомого мордатого молодого мужика.
– Вы уверены? – упорствовала старшая сестра.
– Ну конечно, уверена! – воскликнула приободрившаяся Катя. – Что же вы думаете, я собственного мужа не узнаю?
– Всякое бывает. – Варвара Францевна поджала губы. – Тем более освещение тут не очень…
– Я своего Валика при любом освещении узнаю. – И Катерина громко всхлипнула.
И тут с ней случилось нечто необыкновенное.
Стресс, который Катя только что перенесла, страх, испытанный в морге, когда она ожидала увидеть труп мужа, удивительным образом изменили ее душевный настрой.
Катя, всегда такая мягкая и нерешительная, Катя, позволявшая помыкать собой всем и каждому, от сантехника до паспортистки из жилконторы и от трамвайного контролера до генеральши Недужной, неожиданно превратилась в самую настоящую тигрицу. Возможно, сыграли свою роль и Жаннины наставления.
Повернувшись к Варваре Францевне, Катерина прорычала:
– Где мой муж профессор Кряквин? Отвечай, несчастная! Где мой дорогой Валик? Вы мне за него ответите!
Старшая сестра, не ожидавшая от растерянной, заплаканной, беспомощной женщины такого напора, удивленно уставилась на нее и проговорила:
– А я-то откуда знаю?
– А кто, интересно, должен знать? Пушкин? Или папа римский Бенедикт Шестнадцатый? Что у вас в больнице творится? У вас второй больной подряд исчезает, а вам и дела нет! В морге неопознанные трупы появляются, а вам это до лампочки! Может, у вас налажен преступный канал похищения людей на внутренние органы? Может, вы поставляете рабов в страны Ближнего Востока? Но вы не думайте, вам это все не сойдет с рук! Я вашу лавочку прикрою! Я до вас доберусь! Вы меня еще не знаете, но вы меня еще узнаете!
– Гражданка, я вас попрошу не хулиганить! – Варвара Францевна попыталась вернуть инициативу. – Конечно, я могу понять ваше недовольство случившимся, однако…
– Недовольство случившимся? – как эхо повторила Катерина. – Это не так называется! Это не недовольство, это праведный гнев! И понять его вы никак не можете, потому что не у вас похитили мужа! И какого замечательного мужа! Признавайтесь немедленно, куда вы дели моего дорогого Валика!
– Да никуда я его не девала! – оборонялась старшая сестра. – Больно он мне нужен! Тоже мне, сокровище!