Любовь в изгнании / Комитет
Шрифт:
— Но я не обладаю таким влиянием на него, Элен.
Но она не слушала и продолжала умолять:
— Я могу даже дать ему небольшую компенсацию, на которую он сможет жить после развода. Хочу, чтобы мы расстались без проблем. — И дрожащим голосом добавила: — Я боюсь. Я стала бояться его, месье…
Она украдкой бросила взгляд на Юсуфа, который стоял потягиваясь и уперев руки в бока. Я, тоже шепотом, сказал:
— Не хочу обманывать вас, Элен. Юсуф больше не слушает моих слов. Попытайтесь сама договориться с ним.
Из
Я связался также с некоторыми арабскими посольствами, но все отказались от участия, сославшись на существующие дипломатические нормы. Не помогли и разъяснения, что я прошу их не участвовать, а помочь в подготовке, сообщив мне имена сограждан или адреса арабских организаций. Ответ был отрицательным: это не в их компетенции.
Представители ряда посольств отнеслись ко мне весьма подозрительно, как к подосланному их врагами — другими арабами — с целью вовлечь в сомнительную аферу. Один советник по печати даже язвительно заметил:
— Почему Египет так заинтересован в этой демонстрации? Разве вы не подписали кэмп-дэвидские соглашения!
— Да, — ответил я, — но какие действия предприняли те, кто их не подписал?
И вышел из кабинета с чувством, что меня из него выгнали.
Я ни с кем не затевал ни споров, ни дискуссий, использовал все пути и средства. Спросил и Бриджит, не знает ли она в городе членов организации, возглавляемой доктором Мюллером. Она удивилась: — Какой организации?
Я напомнил ей о Международной ассоциации врачей по правам человека.
— Но, — сказала она, — ассоциация — это доктор Мюллер! Быть может, в Австрии в ней числятся некоторые его друзья-врачи. И только.
— Пусть так, — сказал я, — а сам Мюллер может оказать нам какую-либо помощь? Он знает здешние организации врачей? Однажды он говорил мне, что этот город важен для него как центр международной деятельности.
Бриджит отрицательно замотала головой:
— Мюллер участвует в любой деятельности только на правах звезды.
Утро воскресенья, на которое была намечена демонстрация, выдалось солнечным и теплым.
Она должна была начаться в десять часов, и я отправился к месту сбора пешком примерно за час до начала. Полиция перекрыла движение по улицам, ведущим к большой площади, где собирались демонстранты, и по тем, по которым пролегал ее маршрут. На площади к моменту моего прихода уже собралось несколько сотен человек, и люди продолжали подходить. Большинство составляла молодежь. Трибуна, сооруженная вокруг памятника всаднику, был завешана палестинскими флагами и плакатами с надписями: «Прекратить резню в Ливане!», «Мы все несем ответственность за Сабру и Шатилу!», «Рабочая партия осуждает убийство палестинцев!» и т. п. Вокруг трибуны были
Я встретил многих знакомых. Арабские студенты распространяли листовки с фотографиями жертв резни, напечатанные ими на свои средства. Недалеко от трибуны в группе журналистов стоял Бернар. Бриджит привела с собой подругу. Неожиданно подошедший ко мне Юсуф с воодушевлением заявил:
— Я никогда не видел в этом городе такой массовой Демонстрации. Я привел с собой друзей.
— Спасибо, Юсуф. Ты спросил разрешение у эмира?
— Не ответив, он указал рукой в угол площади:
— Видите, кто там стоит?
На тротуаре, вдали от собравшихся на демонстрацию, стояло несколько — не более двадцати — человек в израильских шапочках. Они держали плакат с перефразированной фразой Бегина «Арабы убивают арабов, а обвиняют Израиль». Шеренга полицейских ограждала их от демонстрантов.
— Нам нет до них дела, Юсуф, — сказал я. У них своя демонстрация, у нас — своя.
— Но мы должны преподать им урок! — воскликнул Юсуф.
— Урок налицо! Взгляни, сколько их, и предоставь людям делать выводы. Не надо нервничать и волноваться. Но ты не ответил на мой вопрос, ты посоветовался с эмиром?
Глядя в сторону, он тихо ответил:
— Да. Но его высочество не любит демонстраций. Он считает их пустой тратой времени, говорит, что они отвлекают от дела, — повернул ко мне страдальческое лицо: — Но я решил, что ничего не потеряю, если приду. Эмир не узнает…
— На самом-то деле ты обожаешь демонстрации, Юсуф!
Он быстро отошел от меня, уступив место Бернару, который сразу же поинтересовался тем, что сказал мне Юсуф. Я передал ему наш разговор, и он заметил:
— Я понимаю эмира. К вашему сведению, многие органы пытались запретить демонстрацию, обращались к властям, утверждали, что она может выйти из-под контроля, угрожать безопасности…
— Но почему демонстрацию хотели запретить?
— А почему запретили во многих других странах, в том числе и в арабских? Хотят все замолчать, как замалчивали до этого и другие преступления. Хотят вытравить у людей из памяти, заставить забыть, успокоиться, чтобы продолжать свои закулисные игры. Я понимаю эмира. Но не понимаю Юсуфа. Несчастный парень.
Бернар взглянул на часы:
— Я не могу долго здесь оставаться. Расскажете мне потом, если произойдет что-нибудь важное.
— Разумеется, но почему вы не хотите дождаться окончания?
— Не хочу оставлять Жана-Батиста одного дома. Сейчас с ним няня, но в полдень она уйдет.
— До полудня еще далеко. Я вижу, вы чем-то обеспокоены?
Бернар огляделся вокруг и прошептал:
— После того, как я опубликовал ту статью, которая, как вы говорите, вам понравилась, происходят странные вещи…
— Да, ваша статья вызвала немало гневных откликов.
— Дело не в откликах и не в телефонных звонках, и не в ругательных анонимных письмах. Все это меня мало волнует. Меня тревожит Жан-Батист.