Маленькая незнакомка
Шрифт:
Я использую ее мочалку для тела, и она хнычет, когда я опускаю ее между бедер и вытираю следы моего траха. Я целую ее горло, ощущая пульсацию под губами, а затем обхватываю ее руками.
Высушив ее и переодев в шелковистую пижаму, я укладываю ее в постель и целую в лоб, натягивая одеяло до подбородка. Я глажу ее волосы, перетирая их между пальцами. Они немного влажные - я смог высушить их полотенцем только до того, как это мне надоело.
Я вытираю ванну тряпкой, вытираю нашу сперму и воду с пола и убеждаюсь, что маленький коврик лежит именно там, где
Вздохнув, я выключаю свет и направляюсь на кухню, останавливаясь, когда вижу всю посуду в раковине. Я закатываю глаза, смываю с них воду, затем наполняю посудомоечную машину и включаю ее. Я накладываю ей стопку яблок, расставляю кружки, а затем жую губу, оглядываясь по сторонам в поисках того, что я мог испортить до того, как она оказалась под действием наркотиков.
Вино я уже убрал, но на ковре осталось небольшое пятно, поэтому я встаю на колени и оттираю его, пока оно не станет невидимым.
Я опустошаю фильтр в ее кофеварке, затем вытряхиваю мусорное ведро и завязываю пакет, оставляя его у двери, чтобы она забрала его, когда я буду уходить.
Действительно, где бы она была без меня?
Когда я возвращаюсь в ее комнату, Оливия еще спит, я зеваю и падаю на кровать рядом с ней, измученный уборкой после траха с ней.
Я беру ее телефон, разблокирую его пальцем и пролистываю ее фотографии. Ничего нового, но потом я случайно пролистываю назад ее альбомы и нахожу один с надписью "М", который, похоже, заблокирован.
Я разблокирую его отпечатком ее большого пальца, и на экране появляется множество фотографий и видеороликов, посвященных мне, нам, семье, которая нас вырастила, и я провожу следующий час, пролистывая их. Она всегда меня фотографировала или записывала. У нее есть даже фотографии газетных вырезок с момента моего ареста, заголовки о том, что моя сестра дала показания, что я чуть не разбил лицо своему адвокату, когда он сказал мне, что Оливия отвернулась от меня.
Я не сдерживался, когда она сидела в свидетельской ложе, - мой переводчик переводил все, что я показывал. Я рассказал всему миру, какой шлюхой была моя сестра, как она всегда стояла передо мной на коленях, что мама продала её девственность, что она трахалась со всеми подряд, но меня заставили замолчать и заклеймили как сумасшедшего, хотя я отказался признать себя невменяемым.
Те несколько дней суда прошли как в тумане. Я был так зол на Оливию, но в какой-то степени жалею, что выложил все это. Не то чтобы мне кто-то поверил - опять же, сумасшедший и все такое. Но то, что между нами было, было настоящим. Мы трахались, может быть, в немного неловкой ситуации, но мы преодолели все границы, и я был полностью готов рассказать всем, что она для меня значила, но потом пришли копы, и все закончилось.
Я ждал ее в той камере день за днем. Но теперь все в порядке, потому что я здесь.
Я усмехаюсь, выключая ее телефон и глядя в потолок, заложив руку за голову.
Повернувшись на бок, я открываю ее ящик и достаю дневник. Полное вторжение в частную жизнь, но это позволяет мне заглянуть в ее голову без необходимости вскрывать череп и осматривать мозг с лупой.
Она много пишет о сексуальной активности - о том, насколько она неактивна, и это заставляет меня улыбаться. После сегодняшнего вечера мы официально активно трахаемся, моя милая Оливия. Теперь я буду делать это каждую ночь. Она кончила на мой член, выкрикивала мое имя и стонала, так что ей определенно понравилось.
Каким бы я был братом, если бы не дал ей еще?
Несколько раз она упоминает парня напротив - кстати, меня. Она пишет о том, что наблюдает за мной, интересуется, как я выгляжу без шлема, а однажды написала, что думает, что это могу быть я, но быстро отступила, потому что если бы это был я, то, конечно, последнее, что я бы делал, это жил через дорогу и давал ей место - если бы это был я, то она, скорее всего, была бы мертва.
Нелепость - я не хочу ее убивать, я хочу ее сломать. Есть разница.
Она хочет набраться храбрости, чтобы поговорить с байкером. Она хочет дать ему свой номер и каким-то образом пригласить его на свидание. Что, опять же, чертовски уморительно и раздражает меня до усрачки, потому что она понятия не имеет, кто он такой. Он может быть девяностолетним стариком или иметь лицо, покрытое бородавками, или, что еще хуже, байкер может быть похож на того придурка Паркера.
В своих последних записях в дневнике она говорит о том, что ей одиноко и что брак, который устроила мама, приводит ее в ужас. Она не находит своего будущего мужа привлекательным по всем фотографиям, которые мама прислала ей по электронной почте, и думает, что он, скорее всего, будет ей изменять, как это делал ее брат.
Во-первых, я не изменял. А во-вторых, у нас и отношений-то не было. Я был ее тайным маленьким трахальщиком; тем, кого она могла научить тому, что любит.
Мой взгляд падает на стопку писем, которые я ей писал, - она держит их вместе, перевязав резинкой, в ящике стола. Некоторые из них сильно помяты. Как будто она разозлилась и смяла их, только для того, чтобы снова расправить.
Я убираю ее дневник, достаю верхний и распутываю его. Это первое письмо, которое я ей отправил. Я перечитываю его, качая головой над своей идиотской юностью.
Слова вроде "скучаю по тебе" и "я не думал, что это возможно - быть без тебя, а теперь между нами огромная стена" и "ты навестишь меня? Прости, что накричал в суде" и мое самое любимое, очень мрачное для меня время: "Мне некомфортно рядом с этими людьми. Они называют меня чудаком, как дети в школе, потому что я не хочу говорить. Пожалуйста, не оставляй меня здесь", но она не отвечала, даже когда мои письма становились все более отчаянными. Никакого ответа. Ни на это письмо, ни на последующие, ни на пятьдесят с лишним последующих.