Мамины рассказы
Шрифт:
Папа пошёл работать в колхоз, при этом пообещал в правлении, что все взрослые члены семьи тоже будут работать в колхозе. Но девчата поработали только лето, на уборке пшеницы. В памяти отложилась картина (вряд ли я запомнил её по 56-му году, может, сёстры, или сестра работала на току во время каникул): кучи зерна на току, работает конвейер, небольшими ковшиками зачерпывает зерно, подымает его на высоту и высыпает на соседнюю кучу. Зерно подсушивали, потом складировали под навесом в сараях, и позже сдавали на элеватор. А также, часть шла на оплату трудодней за работу колхозникам. Очень много ручного труда, и очень много пыли. Работали одни женщины, головы у всех плотно завязаны платками. Когда колхоз преобразовали в совхоз, то убранного зерна на току уже не было: в совхоз объединили несколько сёл и, то ли зерно свозили на центральную усадьбу, то ли направление работы совхоза поменялось на молочно-овощное в связи с близостью большого города.
К зиме людей в доме стало поменьше: Женя пошла работать (в четырёх километрах от села строился и уже работал аэропорт Днепропетровска), у неё даже вышел конфликт с папой - он хотел, чтобы Женя продолжала работать в колхозе, "я же слово дал правлению колхоза". Но зарплата в аэропорту была намного больше, чем в колхозе трудодни. Лена поступила в техникум. Эмму, уже по проторенной дорожке, отправили учиться в десятилетку
Дом постоянно перестраивали. Первым делом папа разобрал и сложил по-новому, по-своему печку-грубу на пол стены, чтобы проблем зимой не было. Папа был хорошим печником, его нередко приглашали односельчане сложить или исправить дымящуюся печку, разобраться, почему нет тяги (вообще, на селе это одна из очень почитаемых профессий). Вот только работал он достаточно медленно, продумывая сложные системы дымоходов. Дома мама была недовольна его медлительностью и частенько давала дельные советы. (Позже, когда у меня уже была своя семья, под руководством мамы я сам сложил печку в своей "нижней" комнате). В доме выкинули перегородки в средней части дома, и получилась одна большая комната - как раз для нашей немаленькой семьи. Пристроили маленькие сени. Пожалуй, самое влиятельное из изменений - это замена крыши. Дорогое удовольствие для семьи с кучей детей, надо было насобирать денег на покупку черепицы, на новые стропила, а лес в степной части Украины был очень не дёшев. Крыша из черепицы была, конечно, лучше, не текла, но за ней постоянно приходилось следить, сильные ветра срывали иногда по несколько черепиц, и папе приходилось чинить крышу. Во время сильных дождей папа тоже часто бегал под дождём, выливал собиравшуюся воду с крыш из бочек в огород. Ещё запомнилась работа по замене деревянного столба-опоры под балки в центре средней комнаты на железную трубу квадратного сечения: работа ответственная и опасная. Этот столб по праву стал центром комнаты, привлекая маленьких детей, вначале нас, потом внуков. Каждый год дом снаружи и комнаты внутри белили известью. Когда маме уже тяжело было белить стены, помогали дочери. В конце 60-ых годов папа обложил стены белым кирпичом, в четверть кирпича. Окна тоже заменили, папа делал окна сам, но столяр из него был не ахти какой, а денег заказать у кого-то не было. Ещё папа построил сам, точнее, с мамой и со мной (как раз все разъехались), летнюю кухоньку на две небольшие комнаты. Эта кухонька очень нам позже пригодилась: в ней жил я со своей семьёй, а потом Ирина тоже с семьёй.
В колхозе папа со временем перешёл в кузницу: мастером-кузнецом был Иван Иванович, а папа был у него молотобойцем, мастер большими щипцами держит заготовку на наковальне, поворачивает её и небольшим молотком стучит по заготовке, а папа со всей силы бьёт большим молотом в указанное мастером место. "Дзинь-дзинь, бей сюда!" - призывает небольшой молоток, - "Бух, бух" - отвечает большой молот. Маленьким я нередко ходил с папой в кузню и слушал этот перезвон. Заготовка остывала. Её щипцами засовывали в горячие угли горна печи, мехами раздували жар, металл накалялся докрасна и опять в работу вступали молоток с молотом. От мощных ударов молота от метала заготовок отлетали красные искры и распылись по земляному полу. Какая продуманная форма была у наковальни: с её помощью кузнецы могли сделать кольцо у прутка, могли согнуть детали под нужным углом, и много чего ещё можно выковать на наковальне. Когда деталь была готова, её опускали в ведро с водой, и она шипела, остывая. От угля, огня и металла пол и стены кузницы были чёрными, да и во всей кузнице преобладал чёрный цвет. В кузнице всегда было много народу, особенно напряжённые дни были весной и осенью: чинили плуги, бороны, ремонтировали телеги, прочую утварь, со временем ремонтировали и появившуюся технику. Распределение ролей у кузнецов было довольно условным, Иван Иванович был просто опытнее. Папа тоже многое мог выковать: подковать коня (животное надо было чувствовать), для дома выковывал сапки (когда уже взрослым я купил себе сапку, то с удивлением обнаружил, какая она лёгкая - папины были тяжёлыми, почти как трость Ивана Поддубного, трость была весом ровно пуд), кочерги для печи, другой инструмент. Даже зимние санки у нас были выкованные папой.
У себя дома первым делом родители заводили корову: основная кормилица семьи. Коровы менялись - одних продавали, покупали других. Зимой (это всегда было зимой) корова телилась, и маленького слабенького телёнка на разъезжающихся ногах приносили в дом, в тепло, какое-то время он рос в доме, и мы все поили его молоком из бутылки с соской, потом из ведра, Молоко было основным продуктом питания для нас в детстве. Мама собирала сливки: молоко наливали в мыски, после какого-то времени, после ночи сливки сдували с поверхности молока, это была наша домашняя "сметана". (О различии сливок и сметаны я узнал уже, будучи взрослым). Из сливок сбивали масло - вполне подходящая работа для детей: в металлический кувшин наливали сливки, по размеру кувшина был выпилен кругляк с дырками на палке и крышка сверху на кувшине с центральной дыркой для палки с кругляком. Сидишь, колотишь, и образуется масло. Из кислого молока мама готовила творог. В хозяйстве ещё были свои куры, яйцами мы были обеспечены, квочки высиживали цыплят, которые первое время тоже жили в доме. В первые годы в семье выращивали двух поросят: белого и чёрного. Как-то они сбежали из сарая, я побежал в дом с криком "бекало сбежали". Так за кабанчиками и закрепилась эта кличка "бекало". В большой семье подъедали всё, что было приготовлено. Для свиней надо было покупать отдельно корм, денег не хватало, да и уход за ними требовал времени. Мама решила, что она больше заработает шитьём. Конечно, большим подспорьем был огород, на котором трудилась вся семья. Картошка была вторым хлебом. Но мясо у нас было редко, на праздники могли зарезать курицу. Односельчане часто приглашали папу как печных дел мастера, а ещё звали заколоть домашних зверей: свиней, коров, в этом папе пригодились знания ветеринарии. За работу с папой расплачивались мясом: и тогда у нас дома было мясное пиршество.
За водой мы ходили к колодцу, который был рядом с амбулаторией, нашей сельской "больницей". Это уже была работа для Николая, а потом и для нас с Ириной, когда мы подросли. Воду мы носили на коромысле. Наше коромысло отличалось от большинства: оно было сильно изогнуто, как конская дуга, в которую запрягают лошадь в телегу (деревянный хомут). На таком коромысле вёдра висели намного ниже, чем на обычном коромысле, воды при носке расплёскивалось меньше. Вот только чтобы пользоваться таким коромыслом, надо было дорасти до его размеров, чтобы ведро висело, а не волочилось по земле. Амбулатория была на переулке от нашей улицы, но ходить за водой было далековато. Папа организовал мужиков с нашей улицы, и они выкопали новый колодец, через дом от нашего дома. Наше село расположено на правом берегу Днепра, высоком, каменистом, недаром
Ещё несколько слов о папе. Наша "уральская тройка" училась в восьмилетней сельской школе. Многодетная семья, трое детей в школе на хорошем счету. На собрания в школу всегда ходил папа. Папу избрали в родительский комитет школы: это было время, когда старшие, старики воспитывали не только своих детей, а всех детей в селе. Тогда это не воспринималось в штыки, наоборот, тогда это было нормой. Перед самой школой Лена свозила меня к себе в Запорожье, и там, на пляже я увидел шахматы. Мне показали, как ходят фигуры и в чём суть игры. На этом урок закончился. Даже не помню, кто купил шахматы: играть мне всё равно было не с кем. Ирине и Николаю достаточно было шашек, в шахматы они не играли. Я стал учить папу: папе было уже 55 лет, наука давалась ему с трудом. Но на протяжении четырёх лет моим единственным соперником был папа. В сельской библиотеке я взял удивительную книгу о шахматах, большого формата, с большим количеством рисунков, фотографий, диаграмм. В книге была и история возникновения, развития шахмат, история чемпионатов мира, рассказы о чемпионах. И в то же время книга была учебником по шахматам. Нет, я самостоятельно не дошёл до изучения дебютов, но простейшие азы игры я освоил по этой книге (каюсь, я эту книгу так и не сдал в библиотеку, но, правда, это был единственный случай в моей жизниА). В пятом классе у меня состоялся выход в свет: я участвовал в первенстве района школьников 5-10 классов по шахматам и занял второе место. Большая заслуга в этом успехе по праву принадлежала папе (он сам, возможно, даже не догадывался об этом).
С выходом на пенсию и покупкой телевизора папа вслед за мной и Колей, а также (в первую очередь) мужем Жени Виталием, стал болельщиком футбола, телеболельщиком. Это о его увлечениях.
Найти человека.
В конце 50-ых годов на имя мамы пришло письмо: её приглашали в КГБ. Мама сильно напугалась.
Позже я сам был свидетелем случая, когда мама также была сильно напугана. Кто-то из односельчан зашёл и предупредил, что к нам идёт какой-то мужчина, видать, чиновник. Мама выскочила из хаты и спряталась за сараем в высокой кукурузе, ничего не успев убрать в комнате: возле швейной машинки осталась лежать незаконченная работа. К нам пришёл фининспектор. Мама зарабатывала шитьём на дому, никаких разрешительных документов у неё не было, никаких налогов она не платила. (В те времена лидер нашей страны Никита Хрущёв вообще предлагал отменить удержание налогов с советских граждан, правда, для работающих на госпредприятиях). Возможно, какая-то недовольная клиентка так "отблагодарила" маме за работу: не понравилось ей, как мама пошила, и она написала, куда следует. А может это была какая-то плановая проверка, но ни разу до этого, ни после этой проверки больше никто не приходил. Может, просто не было недовольных клиенток, или все были совестливыми. Фининспектор посмотрел на нашу обстановку, в каких условиях мы живём - сразу было видно, что живём мы бедно, большими доходами тут и не пахло, скорее наше положение можно было охарактеризовать, как "еле сводят концы с концами". Какое-то время он у нас прождал (папа был на работе, из старших дома никого не было, были только мы, малыши), возможно, составил какой-то акт для себя и отбыл восвояси.
Чего ждать от такой организации, как КГБ (её силу мама даже не представляла), зачем вызывали именно её? "Женя, поедешь со мной", - сказала она дочери голосом, не допускающим возражения.
В высоком здании, когда они зашли в кабинет, мама попросила:
– Можно, дочь тоже зайдёт?
– Да, пожалуйста, проходите. Садитесь, - мужчина достал какие-то бумаги, посмотрел их.
– Скажите, Вы знаете Морковскую Веру Никитичну?
– Морковскую? Нет, не знаю. Вера Никитична? Может, это моя сестра?
– А Самчук Валентин Никитич, его Вы знаете?
– Ой! Да, это мой брат! Где они? Они живы?
Как-то раз мама пристала к Жене: "Вы же грамотные, даром, что ли, учились? Садись, напиши письмо". Написали письмо в "Красный Крест" с просьбой разыскать родных Самчука Никиту Даниловича и его детей Фёдора, Ивана, Веру, Валентина. Ещё одна мамина сестра Елена жила в Казахстане, куда она с приёмными родителями переехала с Житомирщины в 30-ых годах. После войны она вышла замуж за фронтовика и вместе с мужем они приезжали к нам на Урал. В 54-ом году к нам на Чёрный Яр приезжала родная сестра папы тётя Оля с сыном Альбертом. Они тоже жили в Казахстане. Вслед за нами тётя Оля и семья Альберта приехали к нам в Старые Кодаки. Альберт перебрался на другую сторону Днепра и работал на строительстве Приднепровской электростанции, на строительстве городка, а потом на самой станции. А тётя Оля какое-то время жила у нас (спала она на широкой деревянной лавке, наверное, с Урала привезли), а потом тоже перебралась в Приднепровск к сыну. Мы, наша семья и семья Альберта с тётей Олей, часто ездили через реку Днепр друг к другу в гости. Чуть позже (наверное, после службы в армии) приехал уже в Приднепровск младший сын тёти Оли Володя Шульц (у них с братом Альбертом отцы были разные), в семье его ещё называли Гуго (наверное, немецкое имя).