Маргарита Наваррская
Шрифт:
– Да будет вам, кузен! Давайте начистоту: ведь вы явились ко мне не просто так, а с совершенно определенной целью - заняться со мной любовью. Разве нет?
"Ты смотри!
– подумал Филипп.
– Как она набивается! Аж из платья вон лезет... Гм, а платья-то на ней как раз и нет".
– Ну, предположим, - ответил он, пытаясь проникнуть взглядом сквозь ее полупрозрачное одеяния, что, впрочем, не составляло большого труда для его острого зрения.
Маргарита откинулась на подушки и вытянула ноги. При этом ее ночная рубашка задралась, обнажив до самых колен ее соблазнительные стройные ножки. Филипп
– Так что, - сказала она, призывно глядя на него.
– Начнем прямо сейчас или еще немного поболтаем?
Филипп сокрушенно покачал головой. Вызывающее поведение Маргариты несколько охладило его пыл.
– Кузина, вы...
– Да, я бесстыжая, не спорю. Зато я откровенна: говорю, что думаю, поступаю, как мне хочется, и не вижу в этом ничего предосудительного. Что толку скрывать от собеседника свои мысли и желания, если они ему предельно ясны?
– А какой смысл, скажите на милость, говорить о том, что ясно и без слов?
– парировал Филипп.
– Так, по крайней мере, честнее. И, если хотите, порядочнее. На мой взгляд, нет ничего постыднее ханжества, которое, на словах радея о благопристойности и чистоте помыслов, оскверняет все, к чему ни прикоснется его зловонное дыхание. Именно ханжество является виновником многих извращений. Человеку, убежденному в низменности всего плотского, иной раз бывает легче переступить грань, разделяющую естественное и противоествественное, хотя бы потому, что он не всегда замечает ее.
– Полностью согласен с вами, кузина, - кивнул Филипп.
– Я всецело разделяю ваше мнение о ханжестве - однако речь сейчас не о том. Кроме ханжеских правил приличия, существуют еще вполне разумные, обоснованные нормы человеческого поведения и общения; если хотите, можете назвать их правилами хорошего вкуса, так как они скорее из области эстетики, нежели этики. Иногда бывает полезно умолчать кое о чем - и не ради некой абстрактной благопристойности, а из соображений... как бы это назвать?.. изящества, что ли. Есть вещи, о которых не стоит говорить напрямик, о них следует предполагать и строить догадки. Порой даже самые приятные, самые изумительные мысли, чувства, переживания, облеченные в слова, выглядят до крайности пошло и банально.
– Понятно. А я уже испугалась, что вы станете читать мне мораль.
– Упаси бог, дорогая кузина! Я еще в своем уме. Кому-кому, но не мне наставлять вас на путь истинный. Тем более, что у меня нет уверенности, свернули ли вы вообще с этого пути.
– Гм... Наш господин епископ, пожалуй, не согласится с вами.
– А я, пожалуй, не соглашусь с вашим господином епископом. К счастью, не ему решать, кто заслуживает Спасения, а кто - нет.
– Но Богу, - удрученно вздохнула Маргарита; ясный взгляд ее вмиг потускнел.
Филипп в изумлении уставился на нее.
– Вот те на! Что это с вами? Вы боитесь гнева Господня?
Маргарита снова вздохнула.
– Иногда боюсь, - откровенно призналась она.
– Главным образом по вечерам, если ложусь спать одна. Подолгу думаю о своей бессмертной душе, об адских муках, о чертях рогатых... Глупости, конечно... но страшно.
Филипп прищелкнул языком.
"Ну и ну! Кто бы мог подумать..."
– Не переживайте, кузина, - успокоил он ее.
– Вам уготовлено место в раю, поверьте мне на слово.
– А вам?
– Не знаю. Но если я и лишусь вечного блаженства, то уж никак не за свое беспутство. Найдутся грехи посерьезнее.
– Стало быть, вы отрицаете существование греха сладострастия?
– Я убежден в НЕ СМЕРТНОСТИ этого ПРЕГРЕШЕНИЯ. И вообще: грех плотский, грех первородный - все это чушь собачья.
Маргарита удивленно подняла брови.
– Вот как! Вы отвергаете Учение?
– Вовсе нет. Я лишь отвергаю некоторые его абсурдные постулаты. На мой взгляд, авторы Священного Писания превратно истолковали истинное Слово Божье. Не может Господь считать саму первопричину жизни в основе своей греховной, не верю я в это. Говоря о плотском грехе, Он, безусловно, подразумевал разного рода извращения.
– А что вы относите к извращениям?
– Всех извращений не счесть. Однако самое распространенное из них содомия.
Маргарита явно смутилась.
– Да?
– несколько обескуражено произнесла она.
"Ах ты шалапутка!" - про себя усмехнулся Филипп.
– Я имею в виду мужеложцев, - уточнил он.
– Насчет женщин я не так уверен. Многие девчонки просто обожают нежничать друг с дружкой, целоваться, ласкаться, спать в одной постельке - но в подавляющем большинстве случаев это всего лишь невинные шалости... Гм, простите за нескромный вопрос - вам что нравятся девочки?
– Да нет, что вы! Мне всегда нравились мальчики, похожие на девочек. Вроде вас, дорогой мой кузен. Тут я полностью солидарна с незадачливым доном Педро де Харой. Бедный, бедный дон Педро! Как жестоко он поплатился за то, что осмелился поднять на вас влюбленный взгляд. Объект его безответной страсти стал виновником его смерти - какая роскошная тема для трагедии?
Филипп покраснел.
"Ну, Бланка, погоди! Если это ты разболтала..."
"Вот, получай!" - злорадствовала Маргарита.
– Так значит, кузен, вы отвергаете тезис об изначальной греховности плоти?
– Начисто отвергаю. А утверждения, вроде "плоть от дьявола, душа от Бога", я и вовсе расцениваю как богохульство. Ведь именно Господь сотворил человеческую плоть и вдохнул в нее душу. Ерунда какая-то получается: по образу и подобию Божьему - и вдруг от дьявола. Нет, и плоть, и душа даны нам от Бога и, следовательно, изначально безгрешны.
– Но в таком случае, - заметила Маргарита, - непорочное зачатие Сына Божьего теряет свой сакраментальный смысл.
– А я не уверен, что непорочное зачатие в самом деле имело место.
– Как?! Вы не верите в Сына Божьего?!
– Нет, почему же, верю.
– Однако вы отвергаете непорочность его зачатия.
– Не отвергаю, но подвергаю сомнению.
– И на каком основании?
– Мне думается, - шутя ответил Филипп, - что Господь Бог тоже неравнодушен к плотским утехам.
Его слова возымели на Маргариту совершенно неожиданное действие. Вместо того чтобы рассмеяться этой, как считал Филипп, весьма остроумной шутке, она помрачнела, синева ее глаз приобрела свинцовый оттенок, словно перед грозой. Затем, так же неожиданно, щеки ее вспыхнули алым румянцем, а глаза возбужденно заблестели. Точно подброшенная пружиной, она проворно соскочила с кровати на устланный коврами пол и крепко схватила Филиппа за плечи.