Мари Антильская. Книга первая
Шрифт:
— Попрошу вас, сударь, — повторил он, видя это оскорбительное отношение, — вести себя как подобает джентльмену и поторопиться!
— Ах вот как! — нагло ответил ему офицер. — Похоже, сударь, вы очень спешите. И к тому же разговариваете будто победитель, хотя я не вижу перед собою никого, кроме двоих побежденных. Вы желаете увидеться с капитаном? Но в таком случае, господа, вам придется прежде сдать мне свое оружие!
— Мы сдадим его только лично капитану Уорнеру, — ответил Жак, хватаясь руками за пистолеты, будто желая защитить их от посягательств.
То
— Жаль, что я ни слова не понимаю на этом чертовом языке, ибо, даже если судить только по наглому виду этого субъекта, у меня такое подозрение, что он вполне заслуживает, чтобы нафаршировать ему свинцом башку, как начиняют трюфелями рождественского гуся!
— Прошу вас, мой кузен, сохраняйте спокойствие, — обратился к нему генерал.
Несколько поколебавшись, английский офицер решил послать к капитану вестового. Однако, дожидаясь его возвращения, он ни на мгновенье не спускал глаз с обоих пленников. Потом вдруг расхохотался и заметил:
— My God! [2] Ну и вид же у вас, прямо скажем, не очень подходящий, чтобы наносить визит капитану! Даже если вы говорите правду, все равно он ни за что на свете не согласится принять вас в этаком облачении!
Генерал с презрением отвел свой взгляд от этого назойливого субъекта. В тот же самый момент, к его великому удивлению, вернулся вестовой, но в сопровождении не капитана, а духовного лица, который оказался не кем иным, как приором Коксоном, о чем тот с приветливой улыбкой и неподдельным состраданием сам объявил пленникам.
2
Мой Бог! (англ.)
Сегодня Коксон был менее украшен, чем в тот раз, когда он готовился к встрече с командором. Однако все равно не менее роскошно, а вид у него был такой же степенный. На нем был отделанный мехом хитон темно-пурпурного шелка, поверх надета широкая, вся в складках, белоснежная тога. На левом плече черной бархатной накидки виднелся восьмиконечный крест его ордена, ток не закрывал лба и позволял видеть его волосы.
— Генерал! — воскликнул он с лукавством и скорбью в голосе. — Да вас и не узнать в этаком плачевном виде!
— Преподобный приор, — решительно обратился к нему Дюпарке, — нам не повезло, военная удача не сопутствовала нам. Однако нам все-таки удалось уйти от неприятеля. Поскольку тот, кого вы отлично знаете, изменил Отечеству и поднял мятеж против трона, мы предпочли не сдаваться ему, а просить покровительства у капитана Томаса Уорнера.
— Сын мой, — ответил приор, — капитан уже предупрежден. Надеюсь, он пожелает принять вас…
Он отступил на шаг назад, дабы получше рассмотреть жалкое облачение пленников.
— Но в таком нелепом виде! — воскликнул он наконец с брезгливой гримасой. — И думать нечего, чтобы он принял вас в этаких нарядах! Да они ведь все в грязи и в пыли!
— И в дырах! — добавил Дюпарке. — Но
— Да, вы правы, и дыры тоже, — подтвердил приор, ничуть не убежденный доводами генерала. — Но ведь не могу же я, в самом деле, представить вас капитану в мундирах английских моряков!
— Оставьте, преподобный приор! — нетерпеливо воскликнул генерал. — Вы спросите лучше у своего капитана, как сам он выглядит после боя! Не думаю, чтобы вид у него был лучше, чем у нас, если, конечно, он не старается держаться подальше от пушечных ядер!
— Не надо так кипятиться, — попросил аббат, — я надеюсь, что капитан действительно вас примет… Но скажите мне, на вас хотя бы нет паразитов?
— Не могу вам сказать. Если бы у нас еще были оружие и силы, чтобы искать у себя вшей, мы не пришли бы сюда, чтобы просить у вас убежища!
Коксон как-то сухо щелкнул языком по небу.
— Может, вы хотите есть или пить?
Жак уж было приготовился дать в высшей степени утвердительный ответ, ибо считал, что при этаком приеме церемониться нечего, как тут откуда-то из глубины двора прогремел голос:
— Эй, Коксон! Коксон! Окаянное твое преподобие! Рому, малаги! И поживей! А эти самые пленные? Где они? Почему мне их до сих пор не привели?
Священник медленно обернулся, всем своим видом показывая, что это для него вовсе не тот случай, который мог бы вывести из равновесия, и в том же тоне, хотя он совсем не вязался с его внешностью приора, ответил:
— Эй, капитан, с ромом и малагой придется обождать, а пленных я вам сейчас приведу! Раз уж вам так не терпится, тем хуже для вас…
Потом, снова обращаясь к Жаку и Сент-Обену, проговорил:
— Что ж, господа, раз уж так получилось, следуйте за мной! Но предупреждаю, все это предвещает вам не слишком-то радушный прием.
Они прошли через весь двор. Уорнер стоял перед дверью, с любопытством поджидая пленников.
Когда они предстали перед ним, цвет лица его из пунцового превратился в цвет перезрелого баклажана.
— Damn! [3] — воскликнул он. — Это и есть тот самый генерал-лейтенант, верховный наместник короля и правитель Мартиники, которого так боялся мой кузен Пуэнсэ?
Он изъяснялся на французском, но называл его Пуэнсэ. Потом залился таким диким хохотом, что заходило ходуном все его объемистое брюхо.
— Ладно, ваше преподобие! — снова заговорил он. — Приведите ко мне этих людей да велите их накормить! А вы уверены, что на них нет насекомых? С этими чертовыми французскими пленными я уже и так потерял два своих парика! Да пусть Господь Бог осудит меня на вечные муки, если головы у них не такие же вшивые, как любой караибский черепушка!
3
Проклятье! (англ.)