Мари Антильская. Книга первая
Шрифт:
Дюпарке вышел из-за стола. Первым последовал его примеру отец Анто — он тут же, ни минуты не мешкая, направился к двери своими мелкими, торопливыми шажками, из-за которых Ив Могила сравнивал его с крадущейся мышью. Ему нечего было добавить к словам губернатора, а благочестивые обязанности призывали его совсем в другие места.
Лапьерьер, прежде чем удалиться, справился:
— Желаете ли вы сделать какие-нибудь распоряжения ввиду прибытия господина де Сент-Андре?
— Велите приготовить ему апартаменты из двух комнат рядом с теми, что занимаю я. Две спальни, ибо, если мне не изменяет память, господин де Сент-Андре женат.
— А если он пожелает поработать над бумагами?
— Ничего, поработает у себя в спальне. В крепости не так много места, чтобы просторно размещать там всякое должностное лицо, какое компании будет угодно засылать сюда, похоже, с целью шпионить за мной! Ив поможет заняться их устройством.
Лапьерьер отвесил поклон и, последовав примеру отца Анто, удалился в сопровождении Лефора.
Сент-Обен тоже было собрался откланяться, ибо Дюпарке уже отвернулся, явно намереваясь заняться другими делами, как тут губернатор, будто вдруг резко передумав, окликнул его:
— Кузен! Останьтесь, прошу вас, мне хотелось бы сказать вам еще пару слов.
Сент-Обен подошел к столу.
— Присядьте, — повелительно проговорил Дюпарке, — ибо мне придется поведать вам о деле сугубо личного свойства, весьма деликатном, о котором никогда бы не обмолвился ни словом, не вынуждай меня к тому нынешние обстоятельства.
Капитан с изумлением уставился на губернатора.
— Так вот, кузен, — с бесстрастным, не дрогнувшим ни единой черточкой лицом продолжил Дюпарке, — должно быть, вам неизвестно, что во Франции я был влюблен в одну даму.
Он искоса, не подавая виду, бросил испытующий взгляд на капитана, будто желая понять, какое впечатление произвели на того слова, но поскольку Сент-Обен никак не выдал своего отношения, с оттенком затаенной обиды продолжил:
— Ах, кузен! Я и вправду имел слабость влюбиться в существо, наделенное для того всеми прелестями, какие только можно себе вообразить… Я едва не повел себя с нею как последний неискушенный юнец! Вам ведь известна прискорбная история моей дуэли с Тюрло, не так ли? Так вот, мой дорогой Сент-Обен, не случись этой злосчастной дуэли, я похитил бы эту девицу! Да-да, вы не ослышались, я похитил бы ее у жениха, чье предложение руки и сердца она тогда уже успела принять и кто был не кем иным, как господином де Сент-Андре! По счастливой случайности, желая загладить свою вину, я смог прежде, чем оказаться узником Бастилии, повидаться с отцом этой лгуньи, и бедняга поведал мне достаточно для того, чтобы я вмиг растерял все свои иллюзии насчет этой невинной крошки, этой скромной девственницы… И понял, что образ, нарисованный мною в воображении, как небо от земли отличается от того, что на самом деле представляла собою эта красотка Мари! Вы только представьте себе, кузен! — не в силах сдержать гнева вскричал он. — Вообразите себе, что в тот час, когда она дала свое согласие бежать со мною, стать моей женой, она уже не один месяц жила с господином де Сент-Андре, под его крышей, прямо в его собственном особняке!..
Дюпарке снова сел в кресло и изо всех сил ударил кулаком по столу.
— И вот этого-то старого развратника с его дешевой шлюхой посылает нам теперь Фуке! Генеральный откупщик семидесяти двух лет от роду, который одной ногой уже давно стоит в могиле, и потаскуха, которые взбаламутят нам всю колонию! Сами знаете, здесь все рано или поздно выплывает наружу! Ручаюсь, и полгода не пройдет, как всем колонистам острова и самому генерал-губернатору уже будет известна сомнительная история их помолвки и бракосочетания! И нам не остается ничего другого, кроме как смириться с этим!
— Вполне понимаю, — заговорил наконец Сент-Обен, — что появление на острове этой персоны ставит вас в весьма щекотливое положение. Что вы намереваетесь предпринять?
— Послушайте, Сент-Обен, — решительно заявил он, — я не желаю больше видеть эту женщину. Ни за что на свете! Видит Бог, я уже не боюсь ее чар! Я стал старше и многое понял. Тяжелые испытания, удары судьбы и ответственность за судьбы других заставили меня повзрослеть прежде возраста, и я уже не тот простофиля, что, словно мотылек на свет, полетит куда угодно, привлеченный блеском глаз какой-то красотки! Но я не желаю ее больше видеть, ибо я ненавижу ее! У меня такое чувство, что стоит мне ее увидеть, и никакие силы в мире не смогут удержать меня от того, чтобы броситься на нее и задушить собственными руками! Ах, как же ловко удалось ей обвести меня вокруг пальца! Я познакомился с ней впервые в Дьепе, кузен! И поначалу я было принял ее за обычную девицу, каких немало на всех постоялых дворах, в меру легкомысленную и сговорчивую, ведь она прислуживала в таверне, что держал ее отец, Жан Боннар, корабельный плотник нашего дядюшки Белена. А потом она изобразила передо мной такое простодушие, такую ангельскую невинность — и это при всей пылкости чувств, которая позволяла подозревать в ней недюжинный темперамент. Я проникся к ней уважением. И не желал видеть в ней ничего иного, кроме чистой, непорочной девушки… Потом я встретился с нею в Париже. Я не злоупотребил ее доверием и не соблазнил ее тогда в Дьепе, ведь я сам признался, что никогда не смогу дать ей мое имя. Когда я вновь увидел ее в Париже, она уже собиралась стать женой Сент-Андре. Не знаю, что со мной случилось. Словно я вдруг мигом, в одно мгновенье, избавился от всех сословных предрассудков. Я уже не думал больше о чести семейства Диэлей — единственная мысль, что полностью овладела тогда мною, — если Лешено де Сент-Андре мог пойти на мезальянс с такой девушкой из низов, почему бы без колебаний не поступить таким же манером и дворянину из славного рода Дюпарке… И я предложил ей разорвать помолвку с Сент-Андре и бежать со мною… А теперь, Сент-Обен, клянусь вам, что я задушил бы ее, не испытывая при этом ни малейших угрызений совести!
— Позвольте заметить вам, кузен мой, — с величайшим спокойствием возразил капитан, — что манера, в какой вы говорили мне об этой женщине, заставляет меня думать, что вы еще не настолько разлюбили ее, как хотели бы убедить меня в том. Ведь если бы это и вправду было так, разве говорили бы вы о ней с такой горькой обидой и такой жгучей ненавистью? И не думаю, что, задуши вы ее, как только что изволили выразиться, это посеяло бы покой в вашем сердце! Вы слишком поддаетесь своим чувствам, мой дорогой губернатор!
— Но она посеет на острове смуту и растление нравов!
— Да полно вам, остров и без нее уже развращен сверх всякой меры!
— Ее присутствие усугубит разгул безнравственности. Сейчас только и разговору, что о преступном сожительстве. Колонисты сплошь и рядом спят со своими соблазнительными рабынями. Повсюду, от Форт-Руаяля до форта Сен-Пьер, сотнями рождаются мулаты. И похоже, нет таких наказаний, которые могли бы охладить любовный пыл наших белых колонистов!
— Что поделаешь, видно, и здешний климат тоже играет не последнюю роль!
— Но ведь и жены колонистов тоже не остаются равнодушны к прелестям этих чернокожих гвинейцев. Чтобы убедиться в этом, достаточно сходить на невольничий рынок, когда прибывает новый корабль с живым товаром, и посмотреть, с каким вниманием они разглядывают каждого негра!
— Знаю, знаю! — воскликнул Сент-Обен. — Что говорить, вот тут совсем на днях две белые женщины произвели на свет мулатов, одна в Прешере, другая в Кабре! Похоже, тюрьма — недостаточно сильное наказание, чтобы остановить этих блудниц от греха. Надо сказать, и надзору за этим почти нету. Я попросил отца Фовеля, чтобы он не проявлял к преступникам ни малейшего снисхождения и тут же передавал их в руки правосудия, а как только вина их будет доказана, они должны незамедлительно понести суровое наказание! Уж кто-кто, а этот плут в монашеской рясе знает толк в блуде!
— Но все эти суровые меры покажутся нелепыми, как только остров узнает историю супружеской четы Сент-Андре! Ведь те, кто облечен властью и у всех на виду, должны подавать пример безупречного поведения!
Сент-Обен слегка задумался, потом первым нарушил молчание.
— И как же, кузен, вы намерены поступить? — поинтересовался он.
— Прежде всего избегать встреч с этой дамой, — заявил он. — А потом делать все, что в моих силах, чтобы любым манером навеки внушить ей и ее престарелому супругу отвращение к нашей колонии. Нам необходимо как можно скорее избавиться от этой парочки, и на то есть много резонов самого разного свойства. От этого зависит судьба нашей колонии!