Мастера русского стихотворного перевода. Том 1

Пушкин Александр Сергеевич

Андре Шенье

289. Амимона

Привет тебе, привет, певучая волна! Ты принесешь ко мне младую Амимону: На легком челноке плывет ко мне она, Вверяясь твоему изменчивому лону, И ветерок над ней покров девичий вьет… Не так ли некогда, в объятья бога вод, Под неусыпною охраной Гименея, Фетида мчалася к прибрежиям Пенея, Держася за бразды и трепетно скользя По влажному хребту проворного дельфина?.. Но если бы тебя, красавица моя, Прияла невзначай кристальная пучина, Поверь — твоя краса и твой невинный вид Внезапным ужасом подводных дев смутили, И вряд ли бы тебе на помощь поспешили Чернокудрявые станицы нереид!.. Опида, Кимадос и белая Нерея Глядели б на тебя, от зависти краснея, Досадуя, что взор пытливый их не мог Открыть в твоем лице какой-нибудь порок, И каждая из них любимого ей бога Поспешно б увлекла из водного чертога, Подальше от тебя, под сень прибрежных скал, Где в гроты темные сплетается коралл, И там бы слышал бог ревнивые укоры За то, что на тебе остановил он взоры. 1855

Пьер-Жан Беранже

290. Трын-трава

Всё — обман, всё — мечты, всё на-вын-тараты

В современном мире; Что ни женщина — ложь, что ни вывеска — тож, И лишь избранным на грош Верят в долг в трактире… Нет игры, чтоб нас судьба Не обыгрывала… Ба! Что ж робеть в неравном споре? Заложить вовсю сперва: По колено будет море, И весь проигрыш и горе — Трын-трава! Вести грустные есть, а последняя весть — Просто наказанье: Все купцы говорят, что неслыханный град Так и выбил виноград В дорогой Шампанье! Нет игры, чтоб нас судьба Не обыгрывала… Ба! Что ж робеть в неравном споре? Заложить вовсю сперва: По колено будет море, И весь проигрыш и горе — Трын-трава! Позабудьте про долг, он вас по боку — щелк, В силу парагрaфа Икс-статьи, игрек-том, — и в скорлупку весь дом! Да сдерут еще потом Кое-что и штрафы… Нет игры, чтоб нас судьба Не обыгрывала… Ба! Что ж робеть в неравном споре? Заложить вовсю сперва: По колено будет море, И весь проигрыш и горе — Трын-трава! Верно, создан так свет, что в нем верного нет… Чинно и в покое Сядешь пить вшестером, а глядишь, вечерком — Уж заснули под столом Двое или трое… Нет игры, чтоб нас судьба Не обыгрывала… Ба! Что ж робеть в неравном споре? Заложить вовсю сперва: По колено будет море, И весь проигрыш и горе — Трын-трава! И с одной иногда даже Марсу беда Под любовной сетью: Стало быть, несчастлuв был я, двух полюбив, И не знаю, как я жив, Полюбивши третью… Нет игры, чтоб нас судьба Не обыгрывала… Ба! Что ж робеть в неравном споре? Заложить вовсю сперва: По колено будет море, И весь проигрыш и горе — Трын-трава! Не судите, кляня, а простите меня… Я хандрю немало — Я боюсь типуна: отобьет от вина — И не пить уж мне до дна, Как я пил, бывало… Нет игры, чтоб нас судьба Не обыгрывала… Ба! Что ж робеть в неравном споре? Заложить вовсю сперва: По колено будет море, И весь проигрыш и горе — Трын-трава.

291. Простолюдин

Вот новость! Говорят мне, будто я из чванства К моей фамилии частицу де придал, — И говорят друзья! Я сам не раз слыхал: «Не правда ли, ведь вы из старого дворянства?» — Нет, нет и трижды нет! Какой я дворянин! Люблю я родину, свободу, Но и по племени, по роду — Простолюдин, простолюдин! Зачем с частицей де меня на свет рождали? В моей крови звучит таинственный глагол, Что пращуры мои за страшный произвол Владыку гордого под пыткой укоряли. Но сельским жерновом тогда был господин, И под собою он упорно Молол в муку людей, как зерна… Нет! я — совсем простолюдин! И пращуры мои, как жадные вампиры, Не пили пот и кровь невольников своих, И мирным гражданам, в дубровах вековых, Не наводили страх их мирные секиры. Ни одного из них не превратил Мерлин, Волшебной силою дурмана, В постельничьи у Карломана… Нет! я — совсем простолюдин! И пращуров моих честнaя алебарда Не обагрялася в междоусобный бой; И, Альбиону в честь, над городской стеной Никто не водружал хоругви леопарда; И избегали всех духовных паутин Они, как тягостной вериги, И не подписывали лиги… Нет! я — совсем простолюдин. Оставьте же меня при нашем сельском стяге… Вам, господа, и крест, и ленты, и звезда, А мне, убогому, позвольте, господа, Вовек не изменять ни долгу, ни присяге! И пусть останется навеки властелин В своем углу, и пусть с участьем Склоняет только пред несчастьем Свой сельский стяг простолюдин! 1860

Джон Мильтон

292. Потерянный рай

Из песни I

И девять раз уже сменилось время, Мерило дня и ночи для людей, Как Сатана, со скопищем проклятым, Лежал, в горящей пропасти вращаясь, Разбитый, сокрушенный, хоть бессмертный. Но вместе с тем ему иная кара — И бoльшая — была присуждена: Его с тех пор терзать долженствовали Две мысли — об утраченном блаженстве И муках, нескончаемых вовеки. Уныло он вокруг бросает взоры, Горящие и скорбию мятежной, И гордой, закоснелою враждою. И вдаль он смотрит — и везде, куда Достигнуть может ангельское око, Он видит лишь ужасную пустыню, Обширную и дикую темницу, Округлую со всех сторон, подобно Горнилу распаленному; но пламя Не изливает света в ней, а только — Мрак видимый, способный озарить Мерцанием ужасные предметы, Страну печалей, горестные сени, Где никогда не могут обитать Ни тишина, ни мир; куда надежда, Всем близкая, ни разу не достигла; Где муки пытки длятся бесконечно; Где жупел несгораемый питает Всечасно прибывающий поток Огня геенны. Такова обитель, Назначенная вечным правосудьем Мятежникам. Их мрачная темница Удалена от бога и от света На расстоянье, большее трикраты, Чем от земного средоточья полюс. О, как несхожа эта бездна с высью, Откуда духи сверженные пали! И вот своих сообщников в паденьи, Затопленных горящими волнами, Средь ярых вихрей бурного огня Узрел он вскоре, и с собою рядом Узрел в мученьях скорченного духа, Совместника по силе и нечестью, Того, к кому, чрез веки, Палестина, Постыдно поклонялся, взывала: «Веэльзевул!»… <1858>

Моравские

песни

293. Старый муж

У молодки Наны Муж, как лунь, седой… Старый муж не верит Женке молодой: Разом домекнулся, Что не будет прок, — Глаз с нее не спустит; Двери на замок. «Отвори каморку — Я чуть-чуть жива: Что-то разболелась Сильно голова, — Сильно разболелась, Словно жар горит… На дворе погодно: Может, освежит». «Что ж? открой окошко, Прохладись, мой свет!» Хороша прохлада, Коли друга нет! Нана замолчала, А в глухой ночи Унесла у мужа Старого ключи. «Спи, голубчик, с богом, Спи да почивай!» И ушла тихонько В дровяной сарай. «Ты куда ходила, Нана, со двора? Волосы — хоть выжми, Шубка вся мокра…» «А телята наши Со двора ушли, Да куда ж? — к соседке В просо забрели. Загнала насилу: Разбежались все… Я и перемокла, Ходя по росе!» Видно, лучше с милым Хоть дрова щепать, Чем со старым мужем Золото считать. Видно, лучше с милым Голая доска, Чем со старым мужем Два пуховика… 1856

294. Лучше

Лучше куколя пшеница — Лучше вдовушки девица; Лучше золото свинца — Лучше молодец вдовца. 1856

295. Смерть матери

«Тятенька-голубчик, где моя родная?» — «Померла, мой светик, дочка дорогая!» Дочка побежала прямо на могилу, Рухнулася наземь, молвит через силу: «Матушка родная, вымолви словечко!» — «Не могу: землею давит мне сердечко…» «Я разрою землю, отвалю каменье… Вымолви словечко, дай благословенье!» «У тебя есть дома матушка другая». — «Ох, она не мать мне — мачеха лихая! Только зубы точит на чужую дочку: Щиплет, коли станет надевать сорочку; Чешет — так под гребнем кровь ручьем сочится; Режет ломоть хлеба — ножиком грозится!» 1856

Волынские песни

296. Три сестры

В поле широком железом копыт Взрыто зеленое жито… Там, под плакучей березой, лежит Молодец, тайно убитый. Молодец, тайно убитый, лежит, Тайно в траву схороненный: Весь он, бедняжка, китайкой накрыт, Тонкой китайкой червонной. Вот под березу девица пришла — Розой она расцветала, — С молодца тихо китайку сняла, Страстно его целовала. Вот и другая девица пришла — Глазки сияли звездами, — С молодца тихо китайку сняла, Вся залилася слезами. Третья пришла — и горел ее взор… Молвила: «Спит — не разбудишь… Спи, мой молодчик: теперь трех сестер Больше любить ты не будешь!» 1856

297. Бездолье

Пташка в поле, рыбка в тине Резвятся на воле… Одному мне, сиротине, ==Нет на свете доли. Оседлаю я, детина, С ночи вороного… «Отпускай, старуха, сына, Снаряжай родного». Сына мать благословляла В дальний путь-дорогу, Целовала-миловала, Поручала богу. Мчится пoд небом туманным Сокол: «Соколина! Ты летел над полем бранным: Не видал ли сына?» «Видел: спит он с полуночи — В головах ракита; Удалому вырвал очи Ворон-ненасыта». Как всплеснет она руками: «Ох вы, дети, дети! Пропадать теперь мне с вами Сиротой на свете!» 1858

Яков Щеголев

298. Песня

Ох, был конь и у меня — Весь из полымя-огня, Были сабля и винтовка И колдунья-чернобровка. Турок борзого словил, Лях мне саблю иззубрил, А винтовка изломалась, А колдунья отчуралась. По Буджацким по степям Путь казацким бунчукам, А мне путь один — с сохою, По-над нивою сухою. Гей, гей, гей, вол черный мой! Долго нам пахать с тобой… Ветер веет-повевает… Котелочек закипает… Кто б меня повеселил — Хлеб-соль вместе разделил? Ой, кто в поле — покажися! Кто в дуброве — отзовися! Никого… В дуброве гул; Месяц в облачко нырнул; Ветер веет-повевает; Котелочек простывает… 1859

Н. В. Берг

Из «Краледворской рукописи»

299. Венок

Как подул, повеял ветер Из дубравы Княженецкой. Прибежала красна девка Зачерпнуть воды на речку. Глядь: а к ней венок зеленый По волне плывет студеной. Перевит венок цветами, Алой розой, васильками. Вот она ведро становит И венок зеленый ловит, Да, ловивши, оступилась, В воду с берега скатилась. «Кабы ведала я, знала, Чья рука тебя сажала, Мой венок, венок зеленый: Я тому позолочёный Подарила бы в гостинец Дорог перстень на мизинец. Кабы ведала я, знала, Чья рука тебя срывала, Чья рука тебя срывала, Тонким шелком увивала: Я тому бы втихомолку Из косы дала иголку. Кабы ведала я, знала, Чья рука тебя кидала, Мой венок, венок зеленый, На простор волны студеной: Я дала б тому веночек. Пусть наденет мил дружочек!»