Майский цветок
Шрифт:
Дядя Батистъ и оба матроса прикрпились поясами къ нижней части мачты; Антоніо привязалъ племянника къ одному изъ колецъ на корм; а самъ онъ, когда увидлъ, что его братъ, выставляя на показъ свое безстрашіе, остался у руля ни къ чему не привязанный, захотлъ сдлать то же самое и ограничился тмъ, что прислъ на корточки за бортомъ и ухватился за выступъ,
Никто не говорилъ уже на «Цвт Мая» Стремительные валы всколебали водоросли дна; пна стала желтая, грязная, цвта желчи; и бдныхъ матросовъ, промокшихъ отъ дождя, исхлестанныхъ волнами, било еще кусками водорослей, жестоко бичевавшими ихъ по грубой кож.
Когда волна подымала ихъ на большую высоту и киль съ секунду вислъ въ воздух,
Мужъ Долоресъ испытывалъ такое чувство, словно очнулся отъ кошмара. Ночь, проведенная на улицахъ Кабаньяля, пьянство на берегу и безразсудное отплытіе представлялись ему дурнымъ сномъ; онъ испытывалъ сильныя угрызенія совсти, стыдился самого себя, ругалъ себя: «Дуракъ! Несчастный!» Онъ считалъ себя боле виновнымъ, чмъ т, кто его обманывалъ. Если онъ усталъ жить, онъ могъ бы пойти на Левантскій молъ, привязать себ на шею камень и броситься въ воду внизъ головой; но по какому праву его безуміе повело на смерть столько честныхъ отцовъ семействъ? Что скажутъ въ Кабаньял, увидя, что по его вин половина жителей должна страдать этъ этой бури? Онъ вспоминалъ о людяхъ другой своей лодки, поглощенныхъ волнами почти на его глазахъ; онъ думалъ о многочисленныхъ лодкахъ, которыя наврное уже погибли въ этотъ часъ, и съ уныніемъ смотрлъ на своихъ привязанныхъ матросовъ, которыхъ били волны и которые ждали смерти за то, что повиновались ему.
На брата и на сына онъ даже не хотлъ смотрть: «Если они погибнутъ, бда невелика». При этой мысли, бшеная мстительность возрождалась въ его душ. Но другіе? Но эти два молодыхъ матроса, у которыхъ еще живы матери, бдныя рыбачки, которымъ они помогаютъ добывать средства къ жизни? А этотъ старый Батистъ, другъ его отца, избжавшій, словно чудомъ, столькихъ опасностей? Нтъ, Ректоръ не имлъ никакого права вести этихъ людей на смерть, и то, что онъ сдлалъ, было преступленіемъ.
При вид старика и двухъ молодыхъ людей почти лежащихъ на палуб, по которой струилась вода, привязанныхъ такъ крпко, что веревки врзывались въ ихъ тло, захлебывающихся массою воды, которая обрушивалась на нихъ и била, словно дубиной, онъ забывалъ, что самъ также находится въ опасности. Онъ едва обращалъ вниманіе на волиы, которыя обступали его, не сдвигая съ мста его сильнаго тла, какъ бы вросшаго въ корму; и онъ чувствовалъ въ сердц боль, столь же сильную, какъ и въ минувшую ночь.
Нужно было жить, нужно было выбраться отсюда! Когда онъ будетъ на суш, то приведетъ въ порядокъ свои домашнія дла; но въ данный моментъ главное было: войти въ портъ со всмъ экипажемъ. И такъ на его совсти было достаточно грха: бдный маленькій юнга, исчезнувшій во время поворота, и люди другой лодки, поглощенные волнами!..
И Ректоръ старался получше управлять «Цвтомъ Мая». Его безпокоило не настоящее положеніе: лодка была прочна и втеръ дулъвъ корму, но онъ съ ужасомъ думалъ о вход въ портъ, гд предстояла послдняя борьба, въ которой столь многіе не могли устоять.
Вдали, въ туман, виднлся молъ, похожій на бокъ кита, выкинутаго бурею на сушу.
«Ахъ! Только бы удалось обогнуть его, этотъ молъ!»
Каждый разъ, какъ лодка, низвергнувшись въ пучину, снова подымалась на гребень волны, хозяинъ съ тревогою смотрлъ на эту кучу скалъ, куда бросалось море, и гд кишли безчисленныя черныя точки: толпа, которая, со сжатымъ сердцемъ, присутствовала при ужасной борьб людей съ бурей.
При первыхъ же раскатахъ грома, эти люди сбжались, какъ испуганное стадо, на выступъ, гд маякъ, будто въ этой ршительной борьб за входъ въ гавань ихъ присутствіе могло оказать помощь ихъ роднымъ и друзьямъ. Они сбжались подъ проливнымъ дождемъ, двигаясь противъ урагана, который крутилъ ихъ юбки, хлесталъ имъ грудь и страшно гудлъ въ ушахъ; женщины подняли кверху руки, прикрываясь плащами; мужчины защищались отъ дождя своими клеенками и большими сапогами, и прыгали съ камня на камень, останавливаясь двадцать разъ, чтобы пропустить волну, которая поднималась на молъ и снова падала въ море, за гавань.
Населеніе всего квартапа лачугъ было здсь, на красныхъ глыбахъ, съ трепетомъ въ груди и тревогою во взорахъ; и умы всхъ были такъ сильно заняты борьбой людей съ моремъ, что порою никто не обращалъ вниманія на волны, которыя перекатывались за парапетъ и грозили смыть толпу.
Всхъ ближе къ морю, на глыбахъ, гд клокоталъ самый страшный водоворотъ, Долоресъ, блдная, растрепанная, цплялась за синью Тону, которая, казалось, уже сходила съ ума. Ея дитя, ея маленькій Паскуало былъ тамъ, и другіе тоже! И об женщины рвали на себ волосы, произнося самыя скверныя богохульства Рыбнаго рынка; потомъ, вдругъ, переставали ругаться, скрещивали руки, умоляющимъ голосомъ говорили о заказныхъ обдняхъ, объ огромныхъ восковыхъ свчахъ, обращаясь кь мстной Богоматери или къ Распятію въ Грао, словно эти изображенія были тутъ же, возл.
Жена Антоніо, присвши на корточки за глыбу, закутанная въ плащъ и неподвижная, какъ сфинксъ, смотрла на море, предоставляя волнамъ съ головы до ногъ покрывать ее брызгами. Надъ ней, на самой возвышенной части парапета, гордо выпрямившись, въ угрожающей поз стояла колоссальная фигура матушки Пикоресъ. Ея сморщенный ротъ дрожалъ отъ гнва; ея сжатый кулакъ угрожалъ волнамъ и, несмотря на нкоторую комичность, въ этой фигур было нчто величественное.
– Подлое! – хриплымъ голосомъ кричала она, показывая морю кулакъ. – Ты вроломно, какъ баба!
Дождь лилъ все сильне и сильне; низовой втеръ трясъ, какъ тростникъ, тхъ, кто отходилъ отъ группъ; промокшее платье приставало къ тлу, собирало въ себя воду, заставляло кашлять; но вс забывали о себ, чтобы слдить за лодками, которыя приближались въ безпорядк.
Какъ проклинали Ректора! Этотъ рогачъ виноватъ во всемъ; это онъ повелъ столько честныхъ людей навстрчу опасности. «Дай Богъ ему потонуть въ мор!»
А женщины его семьи опускали голову, подавленныя общимъ негодованіемъ.
Когда которой-нибудь лодк удавалось пройти въ проливъ, матросы, едва сойдяна набережную, мокрые съ головы до ногъ, попадали въ объятія своихъ семействъ, и глядли тупо, словно воскресшіе, съ удивленіемъ вдругъ чувствующіе себя живыми.
По мр того, какъ приплывали лодки, толпа у маяка уменьшалась. Теперь оставались въ виду только три лодки. Но проливъ становился все непроходиаде. Въ конц концовъ, эти лодки обогнули край мола, и вздохъ облегченія вырвался изъ грудей.
Нсколько минутъ спустя, на туманномъ горизэнт начала вырисовываться одинокая лодка, двигавшаяся очень быстро, хотя плыла почти безъ парусовъ.
Зрители между скалами, лежавшіе на животахъ, чтобы ихъ не такъ легко снесли жадныя волны, посмотрли другъ на друга съ жестами печали.
– Эта расплатится за всхъ… Послдняя не входитъ въ гавань!
Они утверждали это, какъ люди опытные въ такихъ длахъ. Эта лодка запоздала.
Превосходное зрніе моряковъ давало имъ возможность ясно видть, какъ лодка то какъ бы взлетала надъ водой, то погружалась. Они сразу ее признали: это былъ «Цвтъ Мая».
А на ней Ректоръ дрожалъ при мысли о близкой борьб. Онъ не видлъ на мор уже ни одной лодки; онъ говорилъ себ, что многія изъ нихъ, безъ сомннія, уже вошли въ портъ, но что прочія, очевидно, погибли.