Мед его поцелуев
Шрифт:
Эмили не была уверена, что продержится хотя бы час.
Она постукивала пальцами по древнему дубовому столу, так и не прикоснувшись к своей тарелке. Завтрак — если можно назвать завтраком такое обилие яств — длился уже три часа, а из кухни все выносили новые и новые перемены блюд. Возможно, ей стоило больше времени уделить планированию свадьбы, чтобы сократить этот праздник.
Слева от нее Малкольм наклонил бутылку шампанского над ее бокалом. За столом они почти не разговаривали — впрочем, сидя бок о бок во главе огромного стола на помосте, с которого открывался вид на главный зал, и окруженные членами семьи, они не могли найти тему для разговора.
И в карете после церемонии они тоже почти не говорили. Хотя тогда им мешали сплетенные в поцелуе языки.
Она перестала постукивать пальцами и подняла бокал с шампанским. Ей не хотелось становиться его женой, и она не собиралась ему подчиняться, но, когда они с Малкольмом целовались, Эмили забывала обо всем.
Однако теперь она обязана разделить с ним постель, и это давало свободу раскрыть перед ним все ее тайные желания и капризы — так зачем же сейчас она просто сидит и ждет?
— Ты покраснела, дорогая, — прошептал он ей на ухо.
Эмили глотнула шампанского и бросила на него взгляд из-под ресниц.
— Ты бы тоже покраснел, если бы знал мои мысли.
Она чувствовала себя распутной, но Малкольм улыбнулся так, словно отлично ее понимал.
— Если бы ты знала мои, твой прелестный румянец остался бы с тобой навсегда.
Странно было настолько желать его. Жар страсти пугал Эмили. И заставлял испытывать стыд. Но стыдилась она не желания, а того, что безумная страсть совершенно лишала ее рассудительности.
Однако рассудительной она может быть завтра. Эмили отпила еще шампанского.
— Вы обнаружите, милорд, что шокировать меня не так уж легко.
Его рука скользнула по ее бедру, вес и жар прикосновения пронзили ее сквозь шелк.
— А вы обнаружите, что меня не так уж легко насытить.
Эмили развернулась к нему. Время сжалось в единый миг, застыло вокруг них на бесконечные несколько секунд. И до конца своих дней, до самой последней секунды она будет помнить голод в его серых глазах, чувственный изгиб его губ и то, как он хотел ее — ее, не титул, не приданое, не политические выгоды от брака. Это было началом сотворения их мира — желание и притяжение между ними затмили все остальное.
В то утро она не знала, перерастет ли это притяжение в любовь или завянет до апатии. Она лишь знала, что хочет выяснить, к чему оно может привести.
Малкольм поднялся раньше, чем она успела сообразить, что он делает, затем нагнулся и помог ей встать со стула. Эмили потянулась к его руке. Он поднырнул и завел ее руку себе за шею, а саму Эмили поднял над полом и прижал к груди.
— Малкольм, — воскликнула она, — ты с ума сошел!
Он поцеловал ее в лоб под одобрительные вопли клана.
— Здесь это нечто вроде традиции. Или ты еще не наелась?
— Более чем, — ответила она, внезапно ощутив, что в ее лондонском словаре приличий не хватает слов для того, чтобы описать свои чувства или спросить, чего она хочет.
Впрочем, Малкольм угадал ее желания. И его спина была прямой, когда он нес ее по залу. Эмили сжималась от непристойных комментариев членов его клана. Но расслабилась и прижалась к его груди, когда Малкольм пошел по лестнице к семейному крылу.
— Странная традиция, тебе не кажется? — спросила она.
Он погладил ее по бедру.
— Я тоже так думаю, но мне она кажется привлекательной. Первый граф украл свою жену, и все закончилось браком по любви. То, что я тебя унес, знаменует добрую удачу.
— Ты меня не покорил, знаешь ли, — уточнила Эмили.
Малкольм остановился ровно настолько, чтобы поцеловать ее.
— Но я смогу.
Она должна была оскорбиться, но самодовольная уверенная улыбка, с которой он нес ее по коридору, лишь побуждала Эмили снова его поцеловать.
— Возможно, это я тебя покорю.
Он плечом открыл дверь в свою спальню и пинком закрыл ее за собой.
— Можешь попытаться в любое время, дорогая. Но сегодня — сегодня у меня на тебя свои планы.
Он уронил ее на кровать, и Эмили пискнула, утопая в матрасе. Постель была подготовлена догадливыми слугами, они и занавеси на окнах задернули. Малкольм оставил ее лежать, неэлегантно распластавшись на кровати, и отошел к окну, чтобы раздвинуть шторы.
— Что ты делаешь? — спросила она, приподнимаясь на локтях.
Он завязал шнурки, удерживавшие шторы открытыми. Дождь прекратился, и солнечные лучи струились в комнату сквозь стекло.
— Я должен увидеть тебя, Эмили.
Она немного напряглась. А что, если ему не понравится увиденное?
— Не думаю, что это так уж необходимо.
Он раздвинул шторы на следующем окне.
— Ты знаешь, как твои волосы сияют на солнце, Эмили? — спросил он. — При свете свечей они кажутся золотой канителью. Но при свете дня они словно ангельский нимб. И если все твое тело настолько божественно…
Он осекся. Эмили тяжело сглотнула, когда он обернулся и медленным тяжелым взглядом обвел ее тело. Распластанное на кровати, с раздвинутыми ногами и прерывистым дыханием, она уже чувствовала себя покоренной, а ведь он еще даже не коснулся ее.
Она потянулась к нему рукой, приглашая его всем телом, поскольку не могла подобрать слова. Он в два шага преодолел комнату, сел на край кровати и поднес ее пальцы к своим губам.
— Я научу тебя чувствовать, Эмили. Я заставлю тебя кричать мое имя. Хотела ты выйти за меня или нет, но к тому времени, как ты покинешь эту постель, ты навсегда прекратишь сомневаться в том, что мы созданы друг для друга.
Она содрогнулась. Она уже чувствовала. Все те эмоции, которые она привыкла тщательно сдерживать, оказались в нескольких дюймах от того, чтобы пробить остатки ее защиты. Она не была готова дать им волю. Паника нарастала в ней, говорила, что нельзя позволять ему увидеть все, что нельзя подпускать его настолько близко.