Мексиканка
Шрифт:
– А ты нет. Куда идём?
Салли отстранилась и улыбнулась куда-то в пространство.
– Ты ведь уже пообещал сходить. Так ли важно знать, куда?
Она встала с кровати в прямоугольник золотистого света, который ещё проникал сквозь щель в шторах и стала надевать трусики. Дара внимательно осмотрел её с головы до ног. Салли это заметила.
– Интересно, – сказала Салли. – Ты, наверное, думаешь, что знаешь меня, раз видел всю без одежды. Будто моё тело и есть все мои секреты. А любое место, куда я хожу по вечерам, написано мелким шрифтом где-нибудь пониже пупка или повыше щиколотки. А что если продолжаю
Дара уже знал её манеру. Как только в разговоре всплывает острая тема, Салли начинает едко шутить – будто зверёк выставил коготки. В шутливом разговоре можно сказать что угодно и это будет шуткой ровно столько, сколько ты этого захочешь. И если захочешь – останется шуткой навсегда. Салли будто превращала мысль в мячик для пинг-понга и подкидывала его ракеткой, раздумывая, перебросить тебе его или нет.
– На которой станции?
– На Мерчантс Роуд.
– Там нет заправочной станции. И ты туда не ходишь.
Дара хорошо себе представлял, где Салли может появиться, а где нет. Она ездит на автобусе в школу, она может съездить на стадион или в арт-центр. Она может сходить в торговый центр в своём районе, но едва ли появится на Мерчантс Роуд – это район богатых кварталов – улица на которой находятся все три лучших паба города и единственный ночной клуб. Она едва ли даже знает фамилии семей, которые живут в соседних с улицей кварталах. Зачем ей? Чтобы лучше знать, кого сторониться?
Она не могла появиться гостьей в этих домах, не бывала в пабах и точно не бывала в ночном клубе. Да и зайди она в клуб – её бы не заметили, как если бы на веранду вкатилась пустая пивная бутылка или забежала перепуганная кошка.
– Но куда-то же я хожу? – сказала Салли тоном киношного детектива, который размышляет о пропавшем с места преступления револьвере.
– И решилась рассказать мне, – сказал Дара.
– Теперь осталось, чтобы ты решился надеть штаны.
Дара рассмеялся и стал одеваться.
Они действительно вышли на Мерчантс-Роуд. Дара подобрался, думая, что Салли потащит его в бар. В конце концов, если он её парень, то почему бы им не выбраться наконец куда-нибудь вместе – выпить демонстративно колы. Назло всем.
И в конце-концов почему бы ей тогда не заявить, что она хочет быть его парой на выпускном? Всё это было непохоже на Салли, девушку, которая то ли знала своё место на невидимой лестнице, (где наверху были приличные семьи, а внизу семья Салли), то ли в гробу видала эту самую лестницу и не интересовалась её существованием, как Карен не интересовалась тычинками жукокрылых.
Но Салли была права – Дара её плохо знал.
Начало Мерчантс-Роуд он тоже знал плохо и удивился, когда Салли повернула направо, в неосвещённый переулок. Они прошли мимо тускло освещённой витрины магазина тканей, мимо безликой оштукатуренной стены, мимо кирпичной стены древнего здания странной формы: в старом городе дома казались не построенными, а выращенными из песка и кирпичей.
Салли шла впереди, на её плече болтался рюкзак, который она не доверила нести Даре. Лямка то и дело сползала, и Дара заметил, что любуется тем, как Салли её поправляет. Что-то в девушке было нескладное и что-то удивительно милое. Её майка была заправлена в джинсы с одного бока и слегка выбилась с другого, её плечи были узкими, хрупкими, а грудь и бёдра – широкими. Она немного переваливалась при ходьбе, как будто на ней была незнакомая обувь или будто она недавно научилась ходить. Дара улыбнулся: недавно он читал, что действительно хорошая живопись начинается там, где заканчивается идеальность. Красота – это «сумма тщательно подобранных несовершенств». Он подумал, что расскажет об этом Салли. И о том, что сейчас, наблюдая за ней, он почувствовал эту сумму несовершенств, но для этого придётся сперва много чего ещё рассказать.
Улица вильнула ещё несколько раз и Дара понял, что не может точно сказать, где они находятся, но они словно попали в изнанку Мерчантс роуд: им не было видно ни одной витрины – только двери складов, но со всех сторон доносились звуки оживлённой вечерней улицы центра города – музыка, голоса пьяных компаний и реклама. Откуда-то доплывали запахи жареных стейков и парфюма, но пахло в основном акациями и ещё чем-то, чем пахнут старые улицы.
– Почти пришли, – сказала Салли.
Асфальт под его ногами сменился деревянным настилом и Дара непроизвольно замедлил шаг. Он не мог вспомнить, когда в последний раз ходил по дереву. Что-то в этом было от ощущения, когда зимой снимаешь перчатку, чтобы пожать руку.
Салли остановилась перед дверью небольшого особняка, который Даре показался нежилым: окна были наглухо завешаны жалюзи. На двери не висело никакой таблички, а само здание было безликим: будто архитектор смешал все архитектурные стили Гэллоуэя, вывел среднее арифметическое, а потом скормил строительному роботу, поленившись даже проверить результат. Даре стало тревожно: а что если здание намеренно сделали таким безликим, чтобы никто никогда не поленился проверить, кто же в нём живёт? Зачем его построили здесь – на задворках?
Салли постучала, внутри кто-то откашлялся, но дверь оставалась закрытой.
Всё же наркотики, – подумал Дара. – Здесь наркодилер. В центре – потому что зарабатывает много. Здание неприметное – чтобы… ну, чтобы не приметили. И рюкзак она не доверила ему потому что в нём запрещённое. И если полиция будет обыскивать, то вещества найдут у неё, а не у него (спасибо, Салли). И сейчас, видимо, Даре придётся драться.
Вот тебе сумма несовершенств.
Дверь открылась.
Салли без приветствия прошла внутрь, на ходу снимая и расстёгивая рюкзак. На порог вышел бородатый старик. Дара его прекрасно знал, но не мог сообразить, почему видит его здесь и сейчас, поэтому не нашёлся, что сказать. Тот посмотрел на Дару хитро. Глаза у старика были красные и усталые, подёрнутые голубоватым, как обычно бывает у тех, кто много читает и у кого к старости нет денег на искусственные органы.
– Здравствуй, – сказал старик.
– Добрый вечер, – сказал Дара.
– Как меня зовут? – спросил дед.
– Что? Меня зовут Дара.
– Нет, ты не ослышался. Как меня зовут?
– Мёрфи.
– А полностью?
– Э-э-э. Мистер Мёрфи?
Дед улыбнулся и продолжил смотреть на Дару выжидающе.
– Дед Мёрфи, – сказал Дара, сам удивляясь своей наглости.
Старик не отвёл взгляда и Дара произнёс не только имя, но и титул:
– Дед Мёрфи, городской сумасшедший.