Мексиканка
Шрифт:
Старик довольно кивнул и жестом пригласил Дару внутрь. Дара повиновался.
– Это была проверка, – сказал он. – Ты прошёл.
– Ой бросьте, – сказала Салли. – Дара, расслабься. Это просто Мёрфи. Он…
– Это была проверка, – упрямо сказал старик, – может ли Дара называть вещи своими именами.
– Когда это вдруг стало важно? – рассеяно спросила Салли.
Дара поморгал и осмотрелся. Салли сосредоточенно выкладывала на стол какие-то пакетики, но что в них – Дара не понял. Он быстро изучил содержимое полок у стен, и тоже ничего не понял: полки были завалены книгами, электроникой и кофейными чашками. Это не было похоже на нарколабораторию, но Дара подумал, что едва ли вещества готовятся прямо здесь. А как может выглядеть жильё наркоторговца, он не знал.
Старик рассмеялся. Салли посмотрела на него сердито и старик виновато замолчал, а потом ответил уважительно:
– Конечно, важно. Кто, юная леди, жаловался, что её называют толстой?
– Так, мы не за этим, – сказала Салли, заметно стушевавшись.
– А за чем же? – спросил старик.
– Вы просили пять контроллеров высоты, я украла пять контроллеров высоты.
– Очень мило с вашей стороны, мисс, украсть для меня пять контроллеров высоты, – поклонился старик. – Из всех моих помощников – вы самая толковая. Как говорят турки, здоровья вашим рукам!
Салли требовательно вытянула ладонь. Старик снял с полки коробочку и с поклоном отдал её Салли. Дара вытянул шею, чтобы рассмотреть, но старик отвлёк его.
– Чаю?
– Спасибо, – сказал Дара.
– Спасибо да или спасибо нет?
– Спасибо нет. Я сыт. То есть…
– Завидую, – сказал старик. – А то я вечно голоден. Фигурально.
Дара помотал головой.
– До всего голоден. До ощущений. До знаний. До высокий этажей. До кофе и метальных ножей. До удовольствий и боли. Охота пуще неволи. – Мёрфи говорил, будто декламировал стихи, но не слишком выспренно.
Салли открыла коробочку, опустила в неё мизинец, достала его обратно перепачканным в белом порошке и критически осмотрела порошок.
– Ну вот зачем? – сказал ей Мёрфи. – О штаны не вздумай вытереть.
– Что такого? – спросила Салли.
– Порошок чистый, я старался. А ты пальцами. На пальцах всегда жир. Ну!
Салли нахмурилась. Дара подобрался и сжал кулаки. Старик достал с полки салфетку и протянул её Салли, Салли аккуратно поставила коробочку на стол и стала вытирать палец.
– Я человек искусства, – сказал старик, поворачиваясь к Даре.
«Он под кайфом» – понял Дара и решил не конфликтовать – вдруг Мёрфи ударит его ножом или что он там упоминал. Сейчас Дара аккуратно выведет Салли за дверь и тогда уже с ней поговорит как следует.
– М-м-м, – сказал Дара. – Художник?
– Да. Нет. Да. Больше того. Я человек искусства. Я сам искусство. Кто-то рисует, кто-то играет, а я живу искусство.
– М-м-м, – сказал Дара, продолжая одним глазом следить за Салли, а другим намечать путь к двери.
– Знаете, – спокойно продолжил рассуждать старик, – почему меня прозвали городским сумасшедшим? Почему я не вписываюсь в представления о здравом смысле?
– М-м-м? – вежливо сказал Дара.
Старик действительно не вписывался. Он странно одевался – всегда во всё белое, здоровался с незнакомыми людьми, осенью побирался на городской площади, а весной раздавал деньги прохожим. Иногда громко пел старые песни, иногда воевал с городскими репродукторами. Иногда перекрашивал городские скульптуры и фонтаны, иногда рисовал граффити.
Гаррет и Шон как-то прилюдно заключили пари, что смогут дать пинка деду Мёрфи и удрать от него на велосипеде. Чем закончилась история, Дара не помнил. Кажется, оба попали в полицию, но Дед Мёрфи, конечно, попадал в полицию чаще их всех. В первый раз, наверное, ещё до рождения Дары.
Даре стало неуютно.
«Знаешь, Салли, я тебя люблю, но…» – подумал он.
Старик пошарил на полке и протянул что-то Даре. Дара осторожно взял: это была небольшая гипсовая статуэтка мальчика, державшегося за ногу.
– Микеланджело как-то спросили, – сказал Мёрфи, – как он делает скульптуры. Тот ответил, что берёт мрамор и отсекает всё лишнее. Так же музыкант сочиняет музыку: выбрасывает лишние ноты. Или, если угодно, лишнюю тишину. А я выбрасываю лишнее из жизни.
– Ладно, мы, пожалуй, пойдём, – сказала Салли. – Спасибо.
– На здоровье. Не испортишь?
– Постараюсь, – сказала Салли. – Пальцы совать больше не буду.
– Правильно, – сказал Мёрфи. – Только шприц и чистая ложка.
– И здесь меня учат, как жить, – сказала Салли, – посмотрела на Дару и улыбнулась.
Дара криво улыбнулся в ответ.
– Так вот и я выбрасываю из жизни всё ненужное, – сказал старик, давая интонацией понять, что заканчивает речь. – Ненужные правила, ненужных людей, ненужные приличия, ненужные слова. Бумаги, бланки, аттестаты. Модную одежду, пустую музыку и собрания. Ух, как я ненавижу собрания.
Дара вежливо кивнул и повернулся к двери.
– Видишь, Дара, – сказала Салли, улыбаясь. – Мы с тобой – нужные.
– О! Само собой, – улыбнулся старик. – Разумеется.
– Хорошего вечера, – сказала Салли.
– А я вам желать не буду, – сказал дед Мёрфи. – Он у вас и так хороший. Вы, небось, выбрались из постели, чтобы прийти ко мне.
– Это зависть? – покосилась на него Салли.
Мёрфи помолчал и ответил с видимой неохотой:
– Зависть.
– Это была проверка, – ответила ему Салли. – И вы прошли.
– А катитесь вы, – сказал старик добродушно.
Салли показала ему язык и они с Дарой вышли за дверь. Некоторое время они шли молча, Салли пару раз беспечно пнула камешек, лежавший на дороге. Дара перебирал в голове услышанное. Когда деревянная мостовая сменилась асфальтом, он, наконец решился.