Мексиканка
Шрифт:
Вера жестом заставила Салли замолчать и Салли удивлённо послушалась. Она поняла, что удивило её в те секунды, когда Вера смотрела ей в глаза – Салли впервые заметила, что они с Верой похожи внешне. Выщипанное, вылизанное лицо Веры обычно изображало понимание и добродушие, но в ту секунду, когда Вера сорвалась, она смотрела как Салли и говорила ровно тем же саркастическим тоном, какой был у Салли. Так что Вера, похоже, права: у них действительно было что-то общее.
– Нам всегда всего мало. И тебе будет тесно в этом городе. И твой парень из таких же.
– Это как? Ты и его рецепторы
Вера отмахнулась.
– Я вот что хочу сказать. Вы в любом случае не будете сидеть в Гэлвее. Если думаешь, что нашла тихое семейное счастье, то счастья не будет. Ты недолюблена родителями, поэтому будешь искать такого мужчину, который обращается с тобой так же, как они, то есть как с дерьмом.
Ты изменишь Даре. Дара тебе изменит. Вы разойдётесь. Или не разойдётесь, но будете грызть друг другу глотки. Поскольку вы оба тихие и интеллигентные, то будете грызть тихо и интеллигентно, пока один из вас не выпрыгнет из окна. У таких как мы семьи не складываются. С твоей аддикцией тоже ещё не всё закончилось: можно, конечно, пересесть с оксимиметиков на секс, но это ненадолго.
Ты будешь искать покоя от самой себя. Ты будешь искать удовольствий, но это путь в помойную яму. Как твоя мама – леди наполовину спирт наполовину дым. И он будет искать.
Вера замолчала, сердито изучая зелёные с серым улицы Гэлвея. Мерседес тихо плыл по городу, как шлюпка над поверхностью Марса, герметично и аккуратно везя столичную леди. Они выехали из района, где жила Салли и въехали на мост, под которым текла мутная речушка. За мостом начинались кварталы победнее.
– Знаешь, крёстная, – сказала Салли, – неприятно, когда за тобой следят. Ты мне анализатор вшила? Это вообще законно?
Салли пощупала предплечье.
– Знаешь, что неприятно? – сказала Вера. – Получать сообщения, что твоя племянница принимает вещества. Получать – и думать, что делать. Ты в командировке в Сеуле, стоишь в номере у окна, любуешься небоскрёбами. Вот, вроде, счастье: будто у тебя день рождения и Сеул как огромный торт со свечками до горизонта. И тут сообщение. А завтра в восемь-пятнадцать проект защищать… Перед…
Вера запнулась, достала бутылочку с водой и жадно отпила.
– Восемь мужиков и все в галстуках. Одинаковых, блядь, галстуках. Уселись в первом ряду, как кони шахматные. Ты улыбаешься, излагаешь доклад по плану, а в затылке мысль: ну и что делать? В полицию звонить? У ребёнка запись будет – на всю жизнь. Звонить сестре? Так она сама, небось, обдолбанная. Ехать срочно тебя по рукам бить? Когда? Сразу билет брать или дождаться окончания доклада?
Она повернулась посмотрела на Салли, Салли не повернулась в ответ.
Вера помолчала и добавила:
– Ну хорошо, в шахматах не бывает по восемь коней да ещё и в первом ряду. Но в жизни бывает. В общем, мой тебе совет. Поучение. Нравоучение. Хочешь не хочешь, а сиди, давись, слушай. Ты либо закончишь как твоя мать, либо как я. Тебе всю жизнь торчать. Либо от веществ либо от жизни. Можешь прыгать с парашютом, можешь в кино сниматься, можешь строить карьеру и смотреть на Сеул из окна отеля, но…
Они подкатили к дому Дары, машина плавно припарковалась. Салли показалось, что мерседесу немного неловко быть дорогой машиной в бедном районе, поэтому он скромно встал на дальнем месте парковки, возле урны.
– Здесь твой Дара живёт? – спросила Вера. – Это ненадолго. Отсюда он выберется. Ты тоже приезжай поступать.
– А когда я девственность потеряла, ты тоже получила сообщение? – спросила Салли. – Откуда ты вообще про Дару что-то знаешь?
– Честно сказать, не знаю я ничего, – просто догадка. Богатый личный опыт, сука, подсказывает. Ты говорила, он художник?
– Начинающий.
– Угу. В лёгкой форме ещё.
Вера печально посмотрела на окна комнаты Дары и моргнула.
– Он уже что-то прячет от тебя.
Салли не удержалась и фыркнула.
– Не думай, – сказала Вера, – будто хочу вас рассорить. Пусть у вас всё получится – мне назло.
Дважды приятно щёлкнуло: это Вера разблокировала двери машины.
– До свидания. Если ждёшь, что я тебе скажу что-то доброе напутственное, то нет. Я не в том психическом состоянии.
Салли не знала, что сказать, она открыла дверь машины и ступила на затёртый асфальт.
– Спасибо… что подвезла, – сказала она Вере интонацией человека, который склеивает разбитую чашку, приговаривая, что сейчас она будет как новенькая.
Вера сухо улыбнулась в ответ сквозь боковое стекло и опустила взгляд на приборную панель.
Проще всего забыть то, что не понимаешь. Разговор с тётей Верой был достаточно странным, чтобы уйти из головы Салли как нечто, что никак не соотносилось с её жизнью. Крёстная фея в этот раз оказалась полусумасшедшей гадалкой, которая оставила на столе в прихожей шляпу с торчащими перьями. Шляпа никак не помещалась в комод, а потому была изгнана на чердак.
– Дара, а ты прячешь от меня что-нибудь? – спросила Салли неделю назад.
Дара удивлённо посмотрел на Салли, потом обвёл взглядом свою комнатушку и поводил в воздухе ладонью, мол, да разве здесь что-нибудь спрячешь?
Салли рассмеялась.
А сегодня она попросила его показать репродукции, которые дал ему Мёрфи. То, что Дара ходил к Мёрфи, не сказав ей, показалось ей немного странным, но Салли рассудила, что Мёрфи теперь их общий друг. Да и последним, к кому Дару следовало бы ревновать, был бы полусумасшедший художник, живущий в скворечнике среди шестерёнок и пыльных книг.
Возможно, Вера была права и Дару будет тянуть к странным, пьянящим вещам. Тогда пусть это будет искусство. Веществ, даже обычных лекарств, Дара боялся как чёрт ладана, и тут Салли была спокойна. Конечно, можно было опасаться, что Дара будет медленно превращаться в Мёрфи, но это был бы такой длинный путь, что Салли бы, наверное, успела его затормозить.
Интересно, подумала Салли: она уже рассуждает о том, что она хочет или может управлять Дарой.
Но надо было признать, что это иногда и происходит. Салли подсказывает ему, какую рубашку не надевать с джинсами, и он, пожав плечами, достаёт из шкафа другую. Она подсовывает ему книги, она исправляет его речевые ошибки. Они стали как два сообщающихся невидимым образом сосуда, как два фонтана в разных частях города, которые питаются от одной водопроводной сети.