Мексиканка
Шрифт:
– Салли, скажи мне, честно.
– Да?
– Ты давно уже?…
– Пару лет, не знаю. А что?
– И что конкретно?
– А?
– Что это за порошок?
– А… графеновая смазка для редукторов.
Дара остановился.
– Скоро баттл. Забыл? Битва роботов.
Салли остановилась и обернулась на Дару.
– Пойдём, мне домой уже надо. Тебе тоже.
Я не осуждаю менеджеров среднего звена
– Я не умею говорить, – сказал Дара.
– Хорошее начало, – сказал дед Мёрфи.
– И играть. То есть писать
– Но хочется?
Дара кивнул.
– Так чего ты ждёшь? Разрешения? Я разрешаю. Говори. Рисуй.
– Совета, – сказал Дара. – Я же не могу просто начать и…
Дара помахал руками, то ли водя воображаемой кисточкой по холсту, то ли перебирая клавиши.
Он пришёл к Мёрфи тайком от Салли. Та была занята подготовкой к битве роботов и часами сидела в гараже, перебирая запчасти. Никто не знал, почему у Салли такие быстрые и ловкие роботы. Было понятно, что она умна и старательна, но никто не догадывался, что у неё ещё и были редкие запчасти, которые не всякий мог достать. И не только не всякий школьник, но и не всякий взрослый – если не считать безумного старика, который мог выменять редкую микросхему на редкого сорта смазку.
– Можешь, – пожал плечами Мёрфи. – И дай угадаю: уже пробовал.
Что-то в его интонациях, а может в запахе его дома, в звуках переулка, ведущего к его двери, в том, как асфальт под ногами сменялся деревянной мостовой и она пружинила, словно подготавливая к визиту, успокаивало Дару.
– Пробовал, – признался Дара.
– И получалось отвратительно?
– Ну да.
– Будто хочется кричать, но рот не слушается? Будто говоришь, но сквозь подушку? Будто хочешь бежать, но ноги спутаны?
Дара кивнул и добавил:
– Проходил тесты. Нейросети сказали, что способностей у меня нет. Сорок семь процентов от рекомендуемого уровня.
– К чёрту нейросети. Искусственный интеллект так же труслив и недалёк, как естественный.
– А ещё я пытался уйти из школы в лицей при Дублинской Академии искусств, но в приёмной комиссии мне сказали…
Дара запнулся, потому что история была довольно унизительной, но Мёрфи – то ли из чувства такта, то ли из безразличия к чиновникам, махнул рукой, поднялся и исчез в комнате, в которой Дара никогда не был, и вынырнул оттуда с ворохом больших бумажных листов.
– Знаешь, – сказал он Даре, – раньше я работал психотерапевтом. Не веришь? Я бы тоже не поверил. Как в той песне? «Я был хирургом, пока руки не затряслись». Так вот. Первый совет очевидный, его кто угодно даст: тренируйся. Хочешь рисовать – рисуй больше. Это ты и без меня знаешь. А ещё можно снижать ожидания. Рисуешь плохо – ну и радуешься тому, что получилось. Дорога важнее конечного пункта. И это ты без меня знаешь. А вот чего ты без меня, может, не знаешь…
– Что и дорога не важна?
– Что снижение ожиданий тоже достигается упражнениями. Если каждый день по десять минут садиться и снимать претензии к миру, то рано или поздно станешь счастливым. Может, счастливым дураком, как я. А может, просто счастливым. А может, счастливым менеджером среднего звена в уютном особнячке на Мей-Роуд.
– Скучно звучит.
– Согласен. Но это дело вкуса. Ни в чём не осуждаю менеджеров среднего
Мёрфи протянул Даре пачку бумаги. Тот осторожно взял и стал разглядывать: на плотной мелованной бумаге были репродукции.
– Вот. Калибруй вкус. Здесь разные художники. Известные, малоизвестные. Современные и древние.
Дара пролистал пачку.
– Здесь только женщины, – сказал он.
– Да, женщины. Прекрасные женщины. Прекрасные портреты прекрасных женщин. О!..
Дара отметил, что Мёрфи часто восклицает и восклицает с восторгом ребёнка, которому дали шоколадную конфету.
– Попробуй поставить один портрет на пюпитр и нарисовать копию. У тебя получится… э… картошка. Да и картошка не сразу получится. Но ты парень упорный, будешь брать уроки у всяких там электронных гуру. Рано или поздно начнёшь рисовать сносно. Тут ты должен спросить «А если не научусь?»?
– А если не научусь?
– Тогда прекращай смотреть на нарисованных женщин и начинай смотреть на живых.
Мёрфи молча смотрел на него, ожидая, когда мысль, наконец, осядет в голове подростка.
– Понял, – сказал Дара. – Спасибо. Но…
– Не спрашивай больше ничего, – сказал Мёрфи. – Посмотри, попробуй. Сам всё поймёшь.
Мёрфи протянул ему тубу и Дара стал аккуратно сворачивать репродукции в трубку. Мёрфи ушёл в другую комнату, повозился там с чем-то и из двери послышалась фортепьянная музыка.
– Джаз лучше рока, – сказал Мёрфи, снова появляясь в гостиной. – Рок квадратный, стоит на повторениях. Джаз гибкий, извилистый. Я бы даже сказал, что рок твёрдый, а джаз жидкий, а потому растекается и заполняет пустоты в душе.
– Интересно, – перебила меня Стрелка. – И ты стал рисовать?
– Дара стал рисовать, – сказал я.
– И как? Помог ему совет старика?
– Да. И нет.
– Понятно. И непонятно. Самое непонятное – почему ты не стал показывать этот текст Салли? Потому что ты тайком от неё ходил к Мёрфи?
Антиквар, хоть и заявил, что лёг спать, явно курил трубку в своей комнате и до нас долетал пряный запах и казалось, что у нас в камине горят настоящие поленья.
Я сделал большой глоток вина.
– Хочешь, расскажу кое-что?
– Давай. Такой голос у тебя… будто расскажешь что-то стыдное. Не переживай. У меня стыда нет, и тебе меня стыдиться не нужно.
– В общем. Он подарил мне репродукции. Я стал на них смотреть, стал рисовать… Я неплохо научился рисовать. Но… среди них была одна картина. Я в неё влюбился. Там была девушка с таким взглядом, что… Знаешь, когда я понял, что никогда такого не нарисую, я стал смотреть на реальную девушку. На Салли то есть. И на других тоже стал смотреть. И понял, что… Что… Это всё не то. Она – та, нарисованная, она настоящая. То есть, я хочу сказать… я по-настоящему был влюблён только в неё. Я думал, что это пройдёт, но… Уже прошёл год…