Мертвая зыбь (др. перевод)
Шрифт:
– Хорошо, – соврал Герлоф. За последние дни он даже не прикасался к инструментам. Даже не вспоминал про заказ. – Приезжай как-нибудь, покажу.
Юнгер кивнул. Они проехали по шоссе всего несколько сотен метров. И Юнгер свернул к морю, на каменистый проселок.
– А знаешь, я что подумал? Еще не поздно корпуса сделать красными? Если можно, мне кажется, красиво получится.
– Почему же нет? Сделаем. – Герлоф кивнул. – Гуннар… а куда мы, собственно, едем?
– Здесь недалеко. Скоро будем на месте.
И замолчал, поглощенный дорогой, – то и дело
Взгляд его упал на консоль между сиденьями. Там лежал мобильный телефон Гуннара – черный, с серебряной окантовкой, намного меньше и изящнее, чем Герлофу приходилось до этого видеть. Вдвое меньше, чем был у Юлии.
– Куда мы едем, Гуннар?
Юнгер не ответил – похоже, он уже не слушал. Продолжал объезжать ямы и слегка улыбался.
У Герлофа внезапно вспотел лоб.
Надо срочно что-то сказать, что-то легкое… спросить, как идут дела в отеле. Но он настолько устал, что в голову ничего не приходило.
И он задал первый попавшийся вопрос.
– Ты когда-нибудь был в Южной Америке, Гуннар?
Продолжая улыбаться, Юнгер покачал головой.
– Никогда. Только в Центральной. Южнее Коста-Рики ни ногой.
Эланд, сентябрь 1972 года
Нильс прилип к пассажирскому окну синего «вольво». Они едут по новому мосту, и с самой высокой его точки весь Кальмарский пролив, наверное, виден как на ладони. Но не сейчас – над водой колеблется густая серебристая дымка, медленно движущаяся к острову.
– К вечеру будет туман… – говорит он.
– Мы надеемся.
– Мы? Ты не один?
– Скоро увидишь, – кивает Фритьоф.
Нильс пытается расслабиться. Он смотрит вниз, и ему кажется, что если приглядеться, можно увидеть себя самого тем майским днем. Вот он плывет, рискуя жизнью, через широкий пролив. Ему тогда не было и двадцати…
Как удалось доплыть? Ведь вода была очень холодная… сейчас ему сорок шесть, и он уверен, что не проплыл бы и ста метров.
А сейчас этот многокилометровый мост – огромный… сотни, а может, и тысячи тонн металла и бетона, широкий, как автомагистраль. Нильс никогда даже в мыслях не имел, что его остров станет частью континента.
– А мост давно построили?
– Совсем новый.
Фритьоф приехал в Йончёпинг вчера вечером. Молча протянул Нильсу темные брюки, куртку и черную вязаную шапочку. «На лоб надвинешь», – только и сказал он. И замолчал.
Куда делся веселый и обаятельный Фритьоф Андерссон, тот, который нашел его в Коста-Рике больше десяти лет назад? Исчез… исчез с того самого дня, когда они утопили смоландского моряка. После этого отношение Фритьофа к нему резко изменилось – он обращался с Нильсом, как с частью багажа, с неодушевленным предметом. Перевозил его из одной страны в другую, снимал дешевые квартиры или номера в отелях для холостяков и звонил пару раз в год, не чаще.
А вчера опять завел разговор про клад. Где камни? В доме?
Нильс покачал головой
– В альваре. В одном из старых памятных курганов. Поедем вместе и заберем.
– Хорошо, – кивнул Фритьоф и опять замолчал.
Господи, сколько же он ждал этого дня! И вот он уже…
– Никуда я из дому не выйду, – мечтательно говорит Нильс и закрывает глаза.
Они съехали с моста где-то рядом с Ферьестадом. Вот я и на Эланде.
– Никуда из дому не выйду, – повторяет Нильс. – Буду с матерью, и никто меня даже и не увидит… Она ведь здорова? Вера – она все еще… ничего?
– Ничего, ничего…
Фритьоф жмет педаль газа, машина набирает скорость – и они вылетают в альвар под Боргхольмом.
Очень много изменилось за его отсутствие. Стало больше кустов, деревьев, узкий проселок превратился чуть не в автомагистраль – продолжение величественного моста. Железнодорожные пути исчезли. Ряды ветряных мельниц вдоль берега тоже исчезли – только несколько штук, да и те, похоже, оставлены как декорации.
Людей стало меньше, а домов больше, особенно у воды.
– Кто здесь живет?
– Дачники, – коротко отвечает Фритьоф. – Зарабатывают деньги в Стокгольме, а летние дома покупают на Эланде. Удобно – на машине через мост и загорай весь отпуск. А потом поскорее домой – зарабатывать деньги. На зиму не остаются – здесь холодно и тоскливо.
Фритьоф, похоже, полностью разделяет точку зрения этих неведомых Нильсу дачников – зимой на Эланде холодно и тоскливо.
Нильс молчит. Наверное, Фритьоф прав. Пока они ехали на остров, он не видел ни одной попутной машины. Ну, не то чтобы ни одной, ехал за ними какой-то грузовик, но сразу за мостом свернул. Все машины идут навстречу. Лето кончилось, наступила осень.
Развалины боргхольмского замка, слава богу, не снесли. Но и никаких попыток реставрации не делали – замок стоит, как стоял, и смотрит со скалы пустыми глазницами выбитых окон.
На въезде в Боргхольм туман заметно сгустился. Фритьоф снизил скорость и, ничего не объясняя, заехал на маленькую стоянку.
– Вот так, – пробормотал он. – Я, по-моему, говорил, что у нас есть попутчики.
Открыл дверцу и помахал кому-то рукой.
Нильс оглянулся – к машине приближался человек, на вид лет пятидесяти. Серый шерстяной свитер, дорогие габардиновые брюки и начищенные кожаные башмаки, похоже, тоже дорогие. Надвинутая на глаза шляпа.
– Опаздываете, – кивнул он Фритьофу.
У незнакомца нет никакого багажа, только дымящаяся сигарета в руке. Он затягивается последний раз, и прежде чем выбросить окурок, беспокойно озирается.
– Нильс, тебе лучше сесть на заднее сиденье, – говорит Фритьоф. – Чтобы тебя никто не видел. Особенно, когда въедем в Стенвик.
Он выходит из машины и направляется к телефонной будке поодаль. Сует в щель монету и после очень короткого, буквально несколько слов, разговора вешает трубку. Нильс тоже выходит. Незнакомец в дорогих башмаках затаптывает окурок каблуком, смотрит на него и молча садится на переднее сиденье. Мог бы и поздороваться.