Между небом и землёй
Шрифт:
– Нет, не кончился. Двадцать второе сегодня, - сказала она сверху, как отрезала.
Взявшись за деревянную палку с разветвлённым концом (вилы, как можно было догадаться), я попытался подать ими сено, но первые попытки поднять пучок сухой травы, вызвали у находящихся рядом бабёнок, дружный смех. Я не сдавался. Каждый раз всё лучше и лучше понимал, как определить центр сложенного в копну сена и постепенно, стало ясно не только всем, но и мне самому, что я могу подать сено наверх скирды не хуже других.
– Вы, может, кушать хотите? – Есения хмурилась, а я не понимал, чего она от меня хочет, пока она не намекнула, - Пошли бы домой, отдохнули.
«Избавиться значит намерена. Думает, не место мне здесь. Это уж извини мне решать, где мне место в этой Богом забытой деревне!» - И я с удвоенной энергией закинул наверх пучок сухой травы, размером с обеденный стол на десять персон. Есения еле увернулась и примолкла.
К нам неспешным шагом, подошла лошадь, запряженная в узду, с хомутом на шее, но без седла. Две верёвки, идущие от хомута, соединялись с короткой палкой-перекладиной, а дальше с длинным деревянным шестом, прикреплённым к ней буквой Т. На шесте, такими же толстыми верёвками была привязана большая копна. Пока я не подошел ближе, чтобы развязать верёвку, по просьбе Таси (так звали женщину, вызвавшуюся сменить Есению), я думал, что лошадь едет сама, но оказалось, что у неё есть наездница. Маленькая девочка, лет четырёх-пяти, сидела, привалившись на шею лошади, и моргая сонными глазёнками, разглядывала меня.
– Привет! – поздоровался я, улыбаясь, а она заморгала чаще, потом зажмурилась и разревелась в голос. Лошадь под ней вздрогнула и шарахнулась в сторону.
– Тихо, тихо, Дуняша. Это дядя Миша, ты же его уже видела, он муж нашей Сенечки. Он тебя не тронет.
Девочка, перестала хныкать. Тася сама развязала узел на верёвке и хлопнула животное по боку, направляя его за узду сначала вперёд пока длинный кол полностью не вышел из копны, а потом по кругу для разворота.
– Задремала Дуняша. Спросонок не узнала Вас, - объяснила она.
– Не страшно такую малышку на лошади без сопровождения отправлять?
– Тешка славная кобыла. Она старая, баловать не станет.
Мы перекидали копну за считанные минуты, стало ясно, что с моим участием в работе, одной Тешки мало. Было решено запрячь ещё одну лошадь, за которой и убежала Тася.
Новую копну я, без приключений, отцепил сам и даже не стал обращаться к ребёнку, чтоб не напугать ещё раз.
Есения больше не хмурилась, она вообще на меня внимания не обращала.
На двух лошадях копны подвозились быстрее, Тася посадила на вторую лошадь девочку постарше и привела с собой женщину, чтобы отцеплять упряжь от копён. Вдвоём мы подавали сено довольно быстро, Есения даже взмокла от пота наверху, но продолжала молчать, даже не пожаловалась.
Через час скирда размером с двухэтажный дом закончилась узким верхом, мне приходилось стоя на деревянной лестнице принимать сено у Таси и подавать его наверх очень осторожно, чтобы не свалить Есению.
Я видимо пошел на повышение на этой работе, так как вместо деревянной «рогатки», Тася отдала мне свои железные вилы, вытребовав обещание очень аккуратно с ними обращаться.
До обеда мы сложили две скирды, рядом с нами три женщины и девушка, которая, как и Есения, принимала сено наверху, сложили ещё одну. Мне пришлось немного помочь им с завершением их стога, а после этого мы отправились на край поляны, где в тени деревьев, с десяток подростков под руководством глубоко беременной женщины (на что указывал огромный живот) организовали стол, прямо на расстеленных поверх травы покрывалах. Хмель из моего организма давно вышел. Я с аппетитом принялся за пирожки с квашеной капустой и яйцами. Есения немного потеплев, положила в миску кашу и подала мне, не поднимая глаз.
– Очень вкусно, - похвалил я хорошо протомлённую ячневую кашу, запивая её молоком. Женщины, довольно, улыбались в ответ, однако разговор не складывался, видимо стеснялись меня неимоверно. Но и смешки по поводу того, что я «променял» мужиков на баб прекратились.
После обеда все отдыхали не больше получаса и снова принялись за работу, девчонки-поварихи, собрав остатки еды и посуду, ушли. Мы, как и раньше, метали сено, другие пошли собирать и возить копны. Как только высота стога выросла выше меня, Есения, опять ловко, забралась наверх и стала утаптывать брошенные нами навильники сухой травы.
Ребёнка на коне сменила другая, такая же маленькая девочка. В отличие от первой эта была бойкая егоза. Каждый раз проезжая мимо, строила мне глазки.
– Ноо, - командовала она смирной кобылой, - Пошла! Пошла!
– Подгоняла малявка неторопливое животное, а сама стрельнула в меня взглядом и заулыбалась, демонстрируя отсутствие как минимум двух зубов.
Хоть дети здесь такие же непосредственные как дома! Подыгрывая наезднице, я поднёс руку к лицу и, оттянув пальцами нижние веки, высунул язык, состроил страшную рожу. Девчонка захохотала в голос и, понуждая Тешку, уехала за очередной копной.
Женщины собрались у последней скирды. Работа близилась к концу.
– За день успели всё сено в стога сметать, - радовались собравшиеся, - Вот так, поработали! – говорили громко, в расчёте, что я их слышал.
– Завтра, что будем делать? – Чувствовалось довольство в голосе, - может, с мужиками на ярмарку пойдём? – Женщины засмеялись, видимо поход за покупками они находили очень не женским делом, в отличие от сбора сена.
Последний стог получился ниже других и с более пологими боками. Широковато разложили основание, поздно поняли, что сено заканчивается. Но несовершенная форма сложенной, сухой травы никого не расстроила, так как все радовались концу работы и собирались по домам.
Дома нас ждали жаркая баня и сытный ужин, приготовленные младшими сёстрами Есении. В отсутствии хозяина розовощёкие от лёгкого пара домашние собрались за общим столом. Сначала, правда, была попытка накормить меня первым, но после моего предложения покушать всем вместе, смирились с очередной «странностью» и пригласили сесть во главе стола на кухне.
Есения так до конца ко мне не оттаяла, держалась скованно, что не осталось незамеченным матерью,
– Дочу, всетки проблеми су до казне, - обратилась мать к Есении ничего никому не объясняя. Слова ни о чём для меня, оказались для старшей дочери ключом к самообладанию. Есения улыбнулась матери и кажется больше не хмурилась.
Младшие дочки первые минуты, сидели тихо, но потом молодой, любопытный ум стал требовать информации,
– Михаил Сергеевич, а вы дома халадник кушаете?
– Да, у нас есть блюдо похожее на это - «Окрошка». Вы его приготовили просто великолепно.
– В дождливый день маменька печет пироги, пальчики покусаешь, - пообещала младшая дочка, которую называли Кровинка.
– А почему только в дождь, ритуал особый нужен?
– Работы на полях в ясную погоду много, - вступила в разговор мать, - стряпнёй заниматься некогда.