Между жертвенником и камнем. Гость из Кессарии
Шрифт:
Надежда на то, что Сеян снова поддастся на его уловку, слегка успокоила Тиберия. Но ненадолго. Вскоре ожидание и томительность перед неизвестностью стали такими невыносимыми, что он едва не сжег почти доконченные записки, выкрикивая, что не хочет, чтобы над ним смеялся проклятый Сеян. Но вид огня, к которому он уже поднес листы пергамента, неожиданно отрезвил его. Он даже принялся дописывать свои деяния.
Написал, что в отличие от Юлия Цезаря и Августа отказался переименовывать сентябрь в «Тиберий», сказав льстивым сенаторам: «Что же вы станете
Когда же он, наконец, вышел из спальни, бросившиеся было к нему для приветствия ученые и слуга в растерянности остановились. Перед ними стоял худой, ссутулившийся старик с ввалившимися глазами и жалким голым теменем.
Тиберий хмуро огляделся и остановил потеплевший взгляд на своем внуке, который стоял рядом с высоким, очень бледным юношей.
– Подойди сюда, Гемелл, - окликнул он.
– Дай мне обнять тебя...
Гемелл порывисто рванулся к деду. Тиберий притянул его к себе. Постоял так несколько секунд. Потом рассеянно спросил, кивая на юношу, не знавшего куда девать свои худые длинные руки:
– Твой новый приятель?
– Что ты, это же Гай!
– удивился Гемелл, - Мой названный брат! Сын Германика!..
– Германика?..
Спина, Тиберия неожиданно выпрямилась. Лицо стало быстро менять свое выражение. Напряглись губы, затвердели скулы. Он впился ожившими глазами в своего приемного внука Гая и забормотал:
– Да-да, узнаю... Эти брови, подбородок, глаза... Только он похож не на отца, а весь в свою мать - Агриппину!
Последние слова он произнес сквозь стиснутые зубы и, дав знак Валенту следовать за ним, вновь ринулся в спальню, оставив в недоумении всех.
Только когда за офицером захлопнулась дверь, император дал волю своему гневу.
– Живет, еще волчье племя!
– с силой ударил он ладонью по ковру на стене.
– Течет в его 27 жилах кровь Германика и Агриппины! А я тут, в полном неведении... Ну что там Макрон?
Валент виновато развел руками.
– Проклятье!..
– судорожно вцепился пальцами в нежный ворс ковра Тиберий.
– Хоть бы какой знак от него! Строчку! Слово... Живу словно в зале с погашенными светильниками... А тут еще этот Гай... Вылитая Агриппина!
– Да, похож, - согласился Валент.
– Ты видел ее?
– мгновенно обернулся к нему Тиберий. Хотел было добавить: «До того, как я отправил ее в ссылку?» Но промолчал.
– Да!
– охотно ответил Валент.
– Она проводила смотр нашему шестому легиону, в котором я служил до того, как прибыл сюда.
– И этого тоже?
– с неприязнью спросил Тиберий, показывая пальцем на дверь.
– Да, она возила Гая с собой, одетым в простую солдатскую одежду, и мы называли его «Калигулой». Забавно было видеть маленького, тощего мальчугана, обутого в голубые калиги...
Валент осекся на полуслове, увидев, как задергалась жилка на щеке императора.
– Женщина дает смотр римским войскам!..
– презрительно прошептал Тиберий и продолжил, повышая голос: - Подавляет мятежи, против которых бессильно даже имя императора! Таскает за собой сына, чтобы все помнили о Германике и видели преемником моей власти не Гемелла, а Гая! А потом, - снова понизил он голос, - смотрит на меня во дворце тихоня тихоней и еще смеет жаловаться... Смела жаловаться!
– поправился Тиберий, вспоминая давний случай, когда Агриппина действительно посетовала ему однажды на какую-то обиду со стороны своей сестры. Что он ответил ей тогда? Ах, да.
Он остановил ее за руку и произнес по-гречески: «Ты, дочка, считаешь оскорблением, что не царствуешь?» И с тех пор больше ни разу не удостаивал разговором. Впрочем, нет. Однажды, кажется, за обедом, протянул ей яблоко, и после того, как Агриппина отказалась, сделал вид, что оскорбился за то, что его подозревают в попытке отравления, и перестал приглашать ее к столу. А вскоре и вовсе сослал на остров Пандатерию...
Как бы там ни было у Макрона, а сыновей Германика надо убрать сейчас.
Начнем с...
Гая?
– услужливо подхватил Валент.
Нет!
– остановил его жестом Тиберий.
– Гай пока молод и неопасен. Будем действовать по-старшинству.
Значит, Нерон?
Да, немедленно отправь гонца на остров Понтий! Пусть к Нерону приведут палача и предоставят ему право выбора...
28 Валент вопросительно взглянул на Тиберия, который невозмутимо докончил:
– Вешаться самому или доверить это дело палачу. Теперь этот тезка моего несчастного брата - Друз...
Император нахмурился, вспомнив, что Нерон и Друз, так же как и Гай приходятся родными внуками спасшей его Антонии, но тут же справившись с собой, спросил:
– Как он?
– Сидит в подвале твоего Палатинского дворца на одном хлебе!
– поклонился Валент.
– Лишить его и этого!
Офицер понимающе кивнул.
– А теперь, - голос императора налился своей обычной, непререкаемой силой. – Цирюльника сюда, ученых для беседы, и не сводить глаз с моря!
VIII Трое суток император отвлекал себя тем, что забавлялся замешательством ученых филологов, приводя их в растерянность своими неожиданными вопросами:
– Какое девичье имя носил Ахилл, находясь у дочерей Ликомеда?
– спрашивал он, и умудренные в мифологических тонкостях филологи, переглядывались, не находя ответа.
А он, насладившись выражением на их лицах, уже задавал новые вопросы:
– Кто была мать Гекубы?2 Что пели сирены?
Ученые смущенно покашливали в кулаки и отводили взгляды от его насмешливых глаз.
На четвертые сутки терпение императора снова стало истощаться. Ему наскучила эта игра, к тому же один из филологов - Селевк, желая заслужить его благосклонность, стал расспрашивать у слуг, что читает Тиберий, чтобы подготовиться к неожиданным вопросам.