Между жертвенником и камнем. Гость из Кессарии
Шрифт:
Запаздывающие сенаторы рассаживались кто, где хотел, переглядываясь и спрашивая друг у друга: «Где Сеян?»
Наконец, появился префект претория.
Изрядно располневший за последнее время, с надменным, непроницаемым лицом, он проворчал, усаживаясь на лучшее место:
– Что за жизнь - не спи, не ешь, все старайся на благо отечества...
И дал знак глашатаю призвать всех к тишине. Как только сенаторы замолчали, Сеян кивнул Домицию Агенобарбу. Тот, взяв в руки навощенную дощечку с написанной на ней хвалебной речью в адрес Тиберия, принялся зачитывать ее, обращаясь к Сеяну.
Префект претория кивал каждому слову, одобрительно посматривая на консула, когда вместо полного имени Тиберия звучало просто «принцепс» или «император».
Когда Агенобарб закончив, поклонился Сеяну, и дошла очередь до eго коллеги по консульству, префект претория, взглянув на стоящую в углу клепсидру, нетерпеливо бросил:
– Давай, Камилл, только живее, можешь опустить некоторые места!
Макрон перехватил брошенный на него взгляд Титиния и одобряюще улыбнулся. Для убедительности погрозил пальцем и сделал вид, что сдувает с ладони крошечный предмет. Титиний сразу понял, что имеет в виду Макрон, вздохнул и перевел глаза на запинающегося Луция Камилла.
Наконец, закончил и второй консул.
Пора было приступать к главной части заседания.
Перебросившись несколькими словами с Камиллом, Агенобарб поднялся с кресла, и торжественно начал;
– Для блага, римского народа обращаюсь я к вам, отцы-сенаторы с предложением…
– Консул, спроси!
– остановил его крик с задних скамей, и Макрон с замершим сердцем увидел, как поднимается со своего места бледный, как паросский мрамор Титиний.
– Что случилось?
– проворчал Сеян, давая знак консулу подождать.
– Дело государственной важности!
– поднимая письмо Тиберия, прокричал Титиний.
– Какое еще дело?
– Послание императора!
– Ну, так прочтешь его после того, как мы обсудим уже начатый вопрос! ~ разрешая сенатору сесть, усмехнулся Сеян.
– Но оно касается именно этого вопроса!
– в отчаянии оглянувшись на Макрона, выкрикнул Титиний, и Макрон, делая шаг вперед добавил:
– И тебя!
– Ну, хорошо, хорошо!
– увидев своего офицера, согласился Сеян.
– Только побыстрей, опуская некоторые места!
Титиний, словно боясь, что его остановят, вышел на середину зала и, держа письмо императора, будто самую драгоценную гемму своей коллекции, торжественно начал:
«Отцы-сенаторы! Хоть я и не вижу сейчас вас, но чувствую, что все вы внимаете каждому моему слову...»
Мертвая тишина воцарилась в храме. Затаив дыхание секаторы слушали слезные заверения Тиберия, что именно Сеян отравив сначала Германика, а затем и Друза, лишил римский народ своего любимца и уважаемого полководца, а его, несчастнейшего из всех отцов на земле - двух сыновей.
С каждым новым словом лицо пораженного Сеяна наливалось кровью. На него было страшно смотреть. Неожиданно он побледнел, вскочил со своего места, и поднял руку, словно говоря:
«Стойте! Доколе же вы будете, отцы-сенаторы, слушать этот жалкий лепет, этот бред сумасшедшего старика?»
Но вокруг него были чужие - гневные, мстительные, насмешливые лица еще вчера покорных, но на самом деле, всегда страшных и непонятных ему патрициев. Каждый из них внимал словам императора с таким вниманием и благоговени ем, словно это была блестящая речь Цицерона или входящего в моду Сенеки!
Сеян уронил руку и бессильно опустился на лавку, закрыв глаза. Весь сенат был настроен против него. Но когда? Кем?!
Этого он не мог понять ни сейчас, ни через несколько минут, когда началось голосование. Опрашиваемые Агенобарбом, согласны ли они с предложением императора признать префекта претория врагом отечества, сенаторы не вставали со своих мест, что по обычаю означало их полное согласие.
А через час Макрон приказал взять его под стражу, и консул Агенобарб, переглянувшись с Камиллом, громко провозгласил:
– Отцы-сенаторы, мы вас больше не удерживаем!
...Сеяна втолкнули в спальню императора, когда он сидел за столиком и делал вид, что пишет свои записки.
– Ну, что, Сеян, - как всегда не оборачиваясь на приход префекта, с плохо скрываемой радостью спросил Тиберий.
– Доигрался?
Не услышав ответа, оглянулся.
Сеян стоял со связанными руками. Голова его была низко опущена. Позади - Макрон, Валент, воины-охранники, верные и надежные ему люди. «Пока надежные, - мысленно поправил он себя. – Но, тем не менее, я должен их отблагодарить - за то, что они сделали».
– Подойди ко мне, префект, претория, - приветливо сказал Тиберий.
Сеян напрягся, подняв наполнившиеся надеждой глаза. Сделал к нему шаг. Но Тиберий усмехнулся, перевел взгляд на Макрона:
– Что ты стоишь? Я же велел подойти тебе, а не врагу отечества!
Макрон шагнул вперед.
– Как префект, ты должен знать каждого моего врага!
– заметил строго Тиберий. – Надеюсь, ты запомнил их, когда раскрывал заговор Сеяна?
Макрон, подумав, кивнул.
– Прекрасно!
– одобрил император.
– О них мы поговорим позже. А сегодня разберемся с главным. Кого ты привез из его родственников?
– Дочь, - коротко ответил Макрон, - Больше у него никого нет.
Сеян вздрогнул, хотел было упасть к ногам императора, но, помедлив, не стал этого делать.
– Дочь - это хорошо, - еще раз убедившись в том, что никто лучше Сеяна не знает его характера, усмехнулся Тиберий.
– С дочерью мы покончим уже сегодня. И с этим тоже, – сказал он, кивая на оцепеневшего Сеяна.
– Но сначала он увидит ее конец.
– Яд?
– уточнил Макрон.
– Зачем же!
– явно наслаждаясь мучениями бывшего префекта, медленно проговорил Тиберий.
– Яд - это смерть для достойных. А для дочери безродного выскочки, посмевшего как бездомная собака укусить приютившего ее господина...
– удавка! Обычная удавка на шею!