Межесвет
Шрифт:
Они потрошат людей. На время становятся ими.
В тот миг он понял все. Рефиайты, которых он лишил убежища, проникли в замок и использовали его обитателей как живые сосуды. Теперь они могли ходить среди людей, быть ими; ужинать за семейным столом, спать с их женами и качать их детей. Он разбил Грань, и чудовища разлетелись по миру, как саранча. Ланн снова взглянул в лицо Дейдре, лишенное всякого выражения. Ему было жаль ее. Кто ее убил? Или, может, ее кожа просто треснула, как расходится по шву туго натянутая ткань? Он немного приподнял тело, и земля мокрыми комьями полезла из раны, измазав ему руки и одежду.
Окно распахнулось настежь, ветер яростно рванул занавеску, впуская в комнату порцию зимнего холода. Ланн бережно опустил Дейдре на пол, закрыл ей глаза ладонью, встал на ноги. Наверное, на окне сломалась щеколда. Ему не понравилась мысль, что тело девушки заметет снегом, и он подошел к окну, чтобы затворить его, но остановился на полпути, мгновенно напрягшись.
Там кто-то стоял. Белая занавеска, словно саван, облекла высокую фигуру. Несмотря на то, что штора плотно прилегала к телу гостя, Ланн никак не мог понять, женщина это или мужчина. И все же в этом силуэте ему виделось что-то знакомое. Он сделал еще шаг, когда получил предупреждение:
— Не подходи. Я безобразна.
Он на мгновение онемел. Голос был чистым и звенел, как горный хрусталь. Высокая фигура вскинула руку, будто возведя между ними преграду. Движение было плавным, почти танцевальным. Она утратила свою красоту, но не грациозность.
— Сирша?
— Стой, где стоишь.
— Тебе нельзя здесь быть, — сказал он.
— Можно. Просто выслушай меня.
Сирша мерно раскачивалась, придерживаясь за подоконник. Ланн видел, что ей тяжело стоять, поэтому пододвинул к окну кресло. Серая сморщенная рука на мгновение высунулась из-за занавески и схватила кресло за спинку. Ульцескор деликатно отвернулся, пока девушка не уселась. Тем не менее, его фантазия сделала свое дело: он представил ее с дряблыми щеками и обвисшей грудью, как у тех рефиайтов за Гранью.
— Ты вошел в загробный мир и увидел, что окружен чудовищами: все потому, что был живым. И это не твоя вина. И не наша. Поверишь ли ты, что то место было раем? Мы были мертвыми королями, хотя никто из нас никогда не правил. На земле у нас была короткая жизнь, короче, чем у многих людей; жизнь тоскливая и полная страданий. Но там, в Рефиайме, мы имели все, что только могли иметь. Кроме счастья. Потому что никто не знает, что это на самом деле такое, из чего оно состоит, но практически все солидарны в одном: этого у них нет. — Из ее груди вырвался хриплый, тяжелый вздох. — Веришь ли ты, что счастье — это измеряемая величина и что количество его ограничено? И что можно присвоить его себе, у кого-то отобрав? Лишить кого-то жизни, занять чье-то место, украсть чью-то любовь.
— Вот о чем ты просишь? Чтобы я убил их? Навел порядок?
Сирша медленно кивнула. Много слов не понадобилось.
— Нельзя прожить две жизни, — сказала она. — Это неправильно.
Он горько усмехнулся.
— Меня выгнали из Гильдии. Я больше не ловец.
— Но ты король, Ланн. И уже давно — воитель.
— Я… — Он замялся. На него собирались возложить огромную ответственность, и Ланн, хоть и чувствовал себя виноватым, не хотел ее принимать. Он редко делал что-то сверх того, что подразумевал контракт. Мертвая девушка без гроша за душой желала стать его нанимателем и предлагала ему уговор безо всяких ограничений. Никаких заверений, никаких клятв. — Я даже не знаю, как отличить их от людей, не проткнув клинком.
— Я покажу тебе. Разнеси эту весть: пусть там, где есть рефиайт, люди вешают над крыльцом лампу из зеленого стекла. Пусть они узнают о зеленых огнях. А теперь подойди. Закрой глаза.
Он повиновался. Сирша взяла его за руку, вложила его палец себе в рот. Под языком у нее была дыра, уходящая далеко вглубь, полная густой холодной жидкости. Она отпустила его руку. Его палец был черен, кожу покалывало, но вещество быстро испарялось, растекаясь темными струйками тумана.
— Люди боятся крови. И многим не понравится, если ты будешь лезть к ним в рот, как лошадям. Но резко надави вот здесь, — Сирша приложила его пальцы к своей шее, прямо под подбородком, на этот раз через ткань, — и рефиайт захлебнется. Ты быстро научишься. Так можно убить, не применяя оружия, без колдовства и дневного света. Этот секрет я доверяю тебе одному.
— Почему? Если рассказать всем, дело пойдет быстрее.
Она покачала головой.
— Потому что они мои родственники. Такова моя милость.
Ланн смотрел на ее изуродованный силуэт, просвечивающий сквозь занавесь. Сирша уже не стеснялась, не пыталась закрыться руками. Все было так, как он воображал: расширяющаяся кверху переносица, как у зверя, широкий оскаленный рот, не могущий сомкнуться из-за длинных стальных клыков, худое жилистое тело, усеянное буграми вздутых вен, длинные костлявые пальцы с изогнутыми когтями. Перед ним стояло чудовище, утратившее человеческий облик, но при этом сохранившее разум. Колеблясь, он спросил:
— Надеюсь, ты не попросишь убить тебя?
Сирша долго не отвечала.
— А ты хотел бы этого? — наконец спросила она.
— Нет. Ты помогла мне. Я могу что-то для тебя сделать?
Ее губы изогнулись в хищном оскале, который, наверное, был улыбкой.
— Только то, о чем мы говорили. Что касается меня… — она заговорила тише и мягче, — я уйду, не взяв с тебя обещания. Если ты предпочтешь забыть обо всем, едва переступив порог этой комнаты, так тому и быть.
— Постой. Всего один вопрос.
— Да? — спросила она бесцветно, как будто из ее тела уходила жизнь.
— Я думал, что вы становились монстрами, выходя за Грань. Но тогда почему это произошло в Рефиайме? Виной тому было мое появление?
— Ты слишком много на себя берешь, — отозвалась Сирша. — Это происходило каждый раз при наступлении межесвета. Мы с мужем прятались друг от друга, чтобы не видеть, не признавать уродства, которое обрели. Эти изменения могли поколебать чувства. На рассвете мы с ним опять становились пылкими влюбленными, как много лет назад, когда только повстречались. — Она улыбалась, прикрывая ладонью клыкастый рот. — Но ты разбил заслон, ограждавший нас от остального мира, и обратное превращение стало невозможным.
Ульцескор не хотел спрашивать, но все-таки спросил:
— Где он теперь? Твой муж?
— Он меня оставил, — донесся еле слышный шепот.
Ланн судорожно подбирал слова, которые могли бы ее утешить, когда резкий порыв ветра со снегом взметнул занавеску, ткань облепила ему лицо и грудь. Пока он ожесточенно сдирал ее с себя, окно затворилось с глухим стуком. Кресло, на котором сидела Сирша, пустовало. Он обвел глазами комнату: там была лишь мертвая Дейдре.
Он уложил девушку в постель, вытер ей рот и накрыл покрывалом из набивного шелка. Позднее следовало похоронить ее по всем правилам, но он не мог просто закопать дочь Келлера где-нибудь в саду. Где же сам лорд? Может, в замке еще остались выжившие? Его внимание привлек шум в коридоре, редкое явление в царстве безмолвия и мрака, и Ланн немедленно бросился за дверь. Мелькнуло размытое пятно света, за углом скрылась чья-то тень, а за ней, уже в кромешной тьме, пронеслась еще одна, двигаясь огромными скачками. Кто-то закричал, пронзительно и тонко, женщина или ребенок, раздались глухие звуки ударов и звон разбитого стекла.