Межконтинентальный узел
Шрифт:
— Я бы не посмел задать вам этот, как вы говорите, бестактный вопрос — вы правы, он действительно некорректен, — если бы анонимное заявление о том, что вы скрытый антисоветчик, не было напечатано на вашей машинке…
— Что?! — Иванов даже откинулся на спинку стула.
— Оно самое.
— Не может этого быть!
— Я говорю правду.
— Не может быть, — повторил Иванов. — И потом — откуда вам это известно? Кто вам мог сказать, что заявление против меня было написано на моей же машинке? Этим следствие
— А я? — спросил Славин.
Иванов отодвинул от себя мороженое:
— Знаете, мне что-то не хочется с вами говорить. Точнее сказать, мне вдруг расхотелось с вами беседовать.
Славин достал из кармана страничку, на которой был напечатан неподписанный текст: «Антисоветские высказывания, анекдоты, пьянки, цинизм», — и молча протянул Иванову:
— Это стоило многих часов работы в архивах, Георгий Яковлевич… Так что, пожалуйста, смените гнев на милость.
— Не хочу я читать всякую гадость, — упрямо повторил Иванов, но в голосе ею уже не было той внезапно возникшей отчужденности, которая слышалась только что.
— Взгляните на дату, Георгий Яковлевич, — попросил Славин. — Только на дату…
— Ну и что? — Иванов надел очки, поглядел число, месяц и год. — Ну и что? Посмотрел. В этот день новый Эйнштейн родился? Или Чайковский?
— Нет. На следующий день вас убрали от академика Крыловского, вот что тогда случилось. Академика — через месяц после этого — сделали консультантом правительства по ракетной технике… И работать с ним начал Кульков…
Иванов снова подвинул себе мороженое, взял своими толстыми пальцами сухой ломтик торта, обмакнул его в растаявшие сливки, облизал, словно кот, и заметил:
— Сейчас вы говорили, как расчетчик… У вас ум математика… Но вы не математик… И не журналист… Видимо, вы из КГБ. Если не можете ответить правду, промолчите, я довольно остро чувствую ложь…
— Вы правы, я действительно из ЧК.
— Почему сразу не представились? Игры играете?
— Играл, — поправил его Славин. — Сейчас перестал… Вам придется уехать из города, Георгий Яковлевич…
— Не могу. У меня завтра защищается аспирант, сильный парень, поэтому много врагов, надо прикрыть…
— Защиту придется перенести.
— Что значит перенести?! Вы подумали, каково будет парню?! Да и потом, почему я должен уезжать?
— Должны.
— Арестовываете, что ли?
— Я забронировал вам номер в отеле «Ялта», и это было очень не просто сделать. — Славин усмехнулся чему-то. — Туда сейчас буржуй повадился, все места распроданы за месяц вперед… Покатаетесь на водных лыжах…
— Это несерьезно…
— Это серьезно, — ответил Славин. — Вы даже не представляете себе, как это серьезно.
— С чгм связано? — Иванов снова отодвинул мороженое.
— Я пока не могу вам ответить… Я не стал оформлять мою просьбу о вашем отъезде официально: пришлось бы приглашать вас к нам, звонить в спецчасть вашего центра… Я решил обратиться к вам лично.
— Погодите-ка… Вы начали с Кулькова… Потом показали мне анонимку, напечатанную на моей же пишущей машинке… После этого провели прямую между датой ее составления и временем моего отвода от Крыловского. А отсюда подбросили идею о выдвижении академика на ключевой пост в ракетной технике… Если вы посмеете после этого сказать, что Крыловский имеет отношение к шпионажу, я вам здесь же, не сходя с места, надаю пощечин.
— В милицию заберут, — ответил Славин. — Протоколами замучают… Не бейте… Тем более что я полон ришпекту к академику Крыловскому.
— Слава богу. Но тогда остается только один вывод — особенно в связи с тем, что вы поинтересовались, не давал ли я ключ Гене от моей квартиры, — и вывод этот однозначен: вы подозреваете Кулькова?
Славин долго молчал, а потом, проклиная себя за характер, ответил:
— Мы арестовали Кулькова.
— Да я ж сегодня к нему звонил, мне сказали, что он в Берлин вылетел…
— А вы хотели, чтоб вам ответили, мол, сидит Кульков? Ему ведь не только вы звоните… Скажите, часто бывало, что в пятницу, когда вы садились за пульку, кто-то несколько раз подряд звонил по телефону и не отвечал?
Иванов нахмурился, видимо отчего-то заинтересовавшись вопросом. Ну и лбище! Славин вспомнил, как однажды Степанов похвастался: «Ко мне в Крыму как-то подошла парочка, протянули открытку, а на открытке стихи собственного сочинения: „Плечи • богатырские, голова Сократа, напиши автограф для нашего брата“. А у Мити голова махонькая в сравнении с ивановской, вот уж действительно Сократ…
— Бывало, — ответил Иванов после долгой паузы. — Но вы же знаете наши телефоны…
— Знаю. Но если вы постараетесь вспомнить, то, думаю, убедитесь, что такого рода звонки раздавались именно в те пятницы, когда у вас был Кульков, и к телефону подходил он, произнося обычное в таких случаях «алло».
Иванов долго молчал, а потом хлопнул своей толстой ладонью по мраморному столику так, что подпрыгнули бокалы с мороженым:
— Но ведь если он написал анонимку, то сделал это, именно когда я закончил ему диссертацию! Зачем?! Объясните мне, зачем?!
— Не объясню. Не знаю. Предположить могу: ему надо было занять ваше место… Подле Крыловского…
— Но это же бесчестно, — как-то жалобно сказал Иванов. — Это по-скорпионьи…
— Ничего подобного, — возразил Славин. — Скорпион жалит того, кто его везет через реку, и тонет вместе с ним… Кульков же хотел, чтобы вы утонули в одиночестве… Георгий Яковлевич, я должен вас предупредить о том, что про арест Кулькова знаете только вы?
— А генерал с артистом?
— Генерал знает, артист нет. Повторяю: предупреждать не надо?