Миг и вечность. История одной жизни и наблюдения за жизнью всего человечества. Том 3. Часть 5. За Великой Китайской стеной
Шрифт:
Кое-кто из ученых-китаеведов, а также сотрудников среднего и молодого поколений в МИДе находили в китайских реформах рациональное зерно, чувствовали и подспудную заинтересованность Пекина в улучшении отношений с СССР. Но они в основном помалкивали, а если и открывали рот в пользу более умеренных оценок происходящего в КНР, то немедленно получали «по шапке».
Как уже отмечалось выше, наши с Наташей первые наблюдения по дороге в Пекин и в самой китайской столице свидетельствовали, что реформы в КНР дают эффект, экономика начала оживать. Еще одним впечатлением было отсутствие открытых проявлений враждебности к советским людям со стороны китайского
В печати советская тематика подавалась гораздо сдержаннее, чем раньше. СССР осуждали теперь только за «гегемонистскую внешнюю политику, создание угрозы Китаю». Внутренние советские дела освещались в нейтральном ключе.
Удивляло, как часто цитировали в Китае Ленина. Всякий раз, когда обосновывалась необходимость реформ, открытия страны иностранному капиталу, борьбы с экономическими преступлениями, обязательно делались ссылки на ленинские установки. С теплотой вспоминала китайская печать об истории СССР вплоть до конца 1950-х годов. На первомайские праздники на центральной столичной площади Тяньаньмэнь вывешивались портреты Ленина и Сталина.
В июне 1982 года на выставке по случаю 100-летия болгарского коминтерновца Димитрова демонстрировались документы, содержавшие восторженные оценки СССР, назидания Димитрова соотечественникам всегда любить Советский Союз, тесно дружить с ним, равняться на него. В июне же телевидение КНР вело репортажи с первенства мира по футболу в Испании, в которых бросались в глаза повышенный интерес к играм сборной СССР, доскональное знание китайскими комментаторами истории и текущего состояния нашего футбола и, более того, выражение ими симпатий к советской команде.
Буквально через несколько дней после нашего прибытия в Пекин премьер Чжао Цзыян огласил «три основополагающих принципа китайской внешней политики». Советник-посланник Г.В. Киреев стал вслух рассуждать:
– Каков смысл слов Чжао Цзыяна о том, что Китай проводит независимую и самостоятельную внешнюю политику? А до этого какой была китайская политика? Несамостоятельная? Зависимая? От кого?
В результате длительных дискуссий мы пришли к выводу, что три принципа, сформулированные Чжао Цзыяном, не просто вносят новые нюансы в неизменную внешнеполитическую линию КНР. Они свидетельствуют о начале реальных перемен в этой линии. Китай явно сигнализировал о своем стремлении дистанцироваться от Запада.
Вскоре, в начале мая 1982 года, мы принимали в посольстве М.С. Капицу. Напомнив Михаилу Степановичу о новых моментах в китайских внешнеполитических позициях, я осмелился задать высокому гостю вопрос:
– Не кажется ли вам, что КНР настраивается на примирение с СССР, Китаю, занятому внутренними реформами, это становится все более необходимым?
Вопрос прозвучал в разгар пикника, когда начальник уже основательно угостился спиртным. М.С. вспылил:
– Женька! Как ты можешь говорить такие глупости?! Ты же историк. Мы обречены быть соперниками с Китаем! Наше противостояние непреодолимо!
В выступлении перед коллективом посольства М.С. Капица развил эти тезисы и подчеркнул, что «три препятствия», которые, по определению
Не все, в том числе и я, соглашались с подобной логикой, но в любом случае политику в отношении КНР определяли не мы, а Москва. Там же по-прежнему возмущались тем, что Пекин называл СССР «главной угрозой» и одновременно углублял связи с США и их союзниками.
На XII съезде КПК в сентябре 1982 года китайское руководство весьма серьезно подкорректировало внешнеполитические установки. Мы, дрожа от возбуждения, отрапортовали в Центр: китайцы отказались от тезиса о том, что СССР является «главным источником опасности новой мировой войны» и что необходимо создание «единого международного фронта по противодействию советскому гегемонизму».
Москва сохраняла настороженность, но определенные встречные шаги предпринимала. До нас стали доходить сведения о том, что в СССР приостановлена антикитайская пропаганда. Новость была приятной, хотя личные интересы чуть при этом не пострадали. Ниже будет рассказано, как под угрозой оказался выпуск нашей с Наташей книги о китайских, корейских и японских эмигрантах в США.
Определенные надежды питали в Центре в связи с возобновлением в октябре 1982 года советско-китайских политических консультаций. Но они принесли одно разочарование. Пекин вновь потребовал снять «три препятствия», делая особый акцент на Кампучии. Китайцам трудно было смириться с тем, что их «подбрюшье», Индокитай, который они традиционно считали своей вотчиной, оказался под контролем вьетнамцев, примкнувших к советскому лагерю.
Вскоре умер Л.И. Брежнев. Меня с коллегой печальная новость застала в ходе служебной поездки по КНР, на перроне железнодорожного вокзала города Сианя. Интуристовский гид бежал нам навстречу, размахивая руками и широко улыбаясь. Приблизившись, он, не переставая источать лучезарную улыбку, бодрым голосом провозгласил: «Мои соболезнования!».
Мы удивились:
– В связи с чем?
– Скончался товарищ Брежнев!
Мы позвонили в посольство из гостиницы и, получив разрешение на продолжение поездки, возобновили ознакомление с китайской глубинкой, прежде всего с подходами там к Советскому Союзу.
В городе Тайюань (столица провинции Шаньси) попросили организовать встречу с представителями провинциальных властей. Переводчик заблаговременно потребовал, чтобы мы составили список вопросов, которые хотим обсудить. Поздно вечером переводчик сообщил, что встреча состоится в гостинице, на наш выбор – в номере или в комнате приемов. Причем за комнату полагалась плата. Вот это гостеприимство! Мы выбрали номер.
С опозданием на полчаса явились двое. Один завсектором комитета по образованию и культуре при правительстве провинции Шаньси; второй – заместитель завсектором управления внешних сношений правительства. Первый – человек лет за пятьдесят, с прокуренными желтыми пальцами, не очень интеллигентный, с непокидающей лицо улыбкой. Второй – помоложе, рафинированный.