Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг.
Шрифт:
Воскресным днем с группой охотников отправился на зайца я. Целый день пробродили мы впустую. Под вечер мне одному удалось подшибить косого. И захотелось поделиться добычей с соседом Шолоховым, чтобы вытянуть его на охоту на следующий выходной. Зашел я во двор в темноте. Собака-овчарка с цепи уже была спущена. Но, зная меня, даже не залаяла. Входная дверь была закрыта. В окнах дома темно. Бывало, Шолохов рано ложился спать, чтобы встать с петухами. Не захотел я нести назад зайца и прикрепил к термометру на окне.
Утром звонок.
– Здорово, сосед. Как дела? Что нового? Чем занимался вечером? – расспрашивал Михаил Александрович. – А у меня чудеса. Косые стали приходить в гости. Один на термометр забрался.
– Может, хотят напомнить, что идет сезон охоты, – говорю.
А Шолохов мне:
– Да, засиделся я. Но ты не знаешь, как мог забраться косой, если Барс спущен и не лаял? Значит, кто-то из близких подстроил.
– Узнаю – скажу, – пообещал я.
Через несколько дней иду на работу. Смотрю, на калитке висит полу ободранная, шелудивая лиса. Снимаю ее и чувствую, что наблюдает за мной со второго этажа мой сосед Шолохов.
– Ну что, приобрел воротник для своей тещи? – смеясь глазами, назавтра спросил Михаил Александрович.
– А котлеты заячьи были вкусные? – спросил я в свою очередь.
Оба рассмеялись.
– Не обижайся за лису, – сказал Шолохов. – Какая попалась, такую и приволок…
А немного погодя получил я урок. Ждали гостей из Польши. Шолохов хотел угостить их традиционной донской ухой и попросил поймать немного стерляди. Я передал эту просьбу рыбакам.
Вечером рыбаки принесли сетку рыбы ко мне в кабинет.
– Вы что?
– Принесли мы эту стерлядку, грец бы ее побрал, – рассказали они, – к Михайле Александровичу. Он спрашивает: «Где ловили – в Дону? Тогда отнесите ее Петру Ивановичу, пусть он сам из нее уху сварит».
Не поняв в чем дело, я позвонил Шолохову и услышал:
– А ты под жабры смотрел?
– Нет. А что?
– Стерлядь в Дону поражена речными глистами. Надо было на Хопре ловить.
– Откуда же я знал?
– Ты секретарь райкома. Хозяином должен быть, знать все, что на земле и на воде делается!
И еще один вспомнился случай. Проехал Шолохов по соседней Волгоградской области, увидел парней-механизаторов в аккуратных спецовках, девчат на сборе овощей в ситцевых платьях и красных косынках.
– А у нас почему того нет?
Ответить бы было мне, что сделаем. А я вместо этого сказал:
– Уборка – не праздник, пот, пыль.
Михаил Александрович нахмурился:
– Уборка всегда венчала труд хлебопашца и встречалась как праздник. Не надо на нее, как на свадьбу, наряжаться, но и выходить в обносках негоже. На уборке у молодежи уважение, гордость за плоды своего труда надо воспитывать…
Михаил Александрович Шолохов был великим писателем-классиком, членом ЦК КПСС, депутатом Верховного Совета СССР, академиком. А мы его знали очень простым, земным. Он называл нас районщиками, и мы считали его таким же своим, думая, что не умаляли этим всех его литературных заслуг и званий. Мы горячо любили его, и он нам отвечал тем же. Он был нашим, вешенским Шолоховым. Таким мы его запомнили на всю жизнь.
Сергей Воронин1
Всегда рядом
О Шолохове писать очень трудно. Он так же глубок и многогранен, как и его «Тихий Дон». Поэтому я и не задаюсь целью говорить о нем широко, рисовать объемный портрет крупнейшего писателя нашего времени и ограничусь только тем, что расскажу историю знакомства с Михаилом Александровичем и еще о том, как мне довелось несколько раз повстречаться с ним.
Хотя фатальное и не в чести в наше время, но что-то было подобное в том, как я впервые встретил имя Шолохова и впервые увидал его.
Жил я в юности нельзя сказать чтобы бедно, но покупать книги (а до них был охоч) в семье не было заведено, я брал их в библиотеках. Но вот однажды, как-то летом, уезжая после занятий в фабзавуче на дачу к материной сестре в пригородном поезде, я и сам не знаю почему купил у книгоноши роман-газету. До этого дня я никогда ни одной книги не покупал, не считая учебников, а тут почему-то купил – и не книгу, а роман-газету, неудобную по своему формату и не блистающую оформлением, – купил на последние деньжонки, словно кто-то толкнул меня, сказал: «Купи!» И тут же стал читать. Поезд до Дудергофа шел час. Я и не заметил, как он пролетел.
Словно живые, ходили передо мной донские казаки, метался, горяча коня, Григорий Мелехов, кинулась мне в сердце отчаянно красивая Аксинья, и я, никогда не видавший Дона, увидал его, и степь раскинулась во все края, и небо, и станица вошла в жизнь, незнакомая мне, неведомая, но такая соседская, что, думается, протяни руку – и достанешь ее.
Это была первая книга «Тихого Дона», на ее обложке стояла совершенно незнакомая для меня фамилия автора – Михаил Шолохов.
В то время я, конечно, не то чтобы не мечтал, но даже и не думал когда-либо повидать Шолохова. Мне было вполне достаточно того, что у меня есть его книга, которую я читал, гордясь тем, что она моя собственная.
Шли годы. Началась война. В разгаре было лето 1942 года. Я тогда работал на строительстве железнодорожной линии оборонного значения Казань – Сталинград. Время было тревожное: бои шли на Донце, под Клетской, бомбили Сталинград, ежедневно по три раза совершал налеты фашистский бомбардировщик и на Камышин, где находился штаб строительства дороги.
На Камышинской пристани всегда было людно, а особенно в этот день: изыскатели и строители отправляли свои семьи в глубокий тыл. Уезжала и моя семья. Мы сидели на вещах в ожидании парохода. И вдруг, как это получилось, трудно сказать, все стали смотреть в одну сторону. Там шла группа военных, среди них выделялись могучим сложением начальник строительства генерал Гвоздевский и идущий с ним рядом, небольшого роста, но как-то очень ладно, по-военному скроенный человек.
– Шолохов! – кто-то произнес неподалеку от меня.
Он прошел совсем близко. Я даже привстал, не веря, что вижу того, чье имя в писательском мире стало для меня одним из самых дорогих. К этому времени я уже и сам стал писать, и как раз накануне только что закончил небольшой рассказ «В тылу», и еще находился в том радостно-взбудораженном состоянии, когда жизнь кажется прекраснее, чем она есть на самом деле, и то, что происходит в ней, как бы происходит для тебя.
Шолохов прошел к берегу, сел с Гвоздевским в моторную лодку, и через минуту они были уже на середине Волги, переправляясь на ту сторону, где, как потом, много позднее, я узнал от Михаила Александровича, находилась его семья.