Mille regrets
Шрифт:
Удар гонга возвещает о выходе Хасана. Этот достигший зрелого возраста человек среднего роста, с голубыми глазами, привлекательным лицом и белой кожей, в ослепительно чистом плаще и шитой золотом рубашке, кажется несколько придавленным внушительных размеров тюрбаном из символического для ислама зеленого шелка.
На неведомом для пленников наречии и с явно преувеличенной напыщенностью мансулага, под скандируемое толпой приветствие, предлагает ему принять знаки высокого достоинства, которыми отныне его облекает Блистательная Порта.
Фигероа – он неисправим – поднимает голову и впивается глазами в бриллианты эгрета. И неминуемо получает удар дубинкой, которая оставляет рубец на его лице.
– Ни одному пленнику не дозволено смотреть на бейлербея, – шепчет ему Гаратафас. – Этот эгрет превращает его в луч, исходящий от великого султана. Ради вашего и нашего благополучия, ведите себя спокойно, не поднимайте глаз от земли, иначе вы труп!
Процессия рабов подносит и складывает добычу, захваченную у побежденных. Хасан заметно раздосадован тем, что ему принесли: три кирасы превосходной миланской работы, ни одна из которых не сохранилась в целости; несколько настольных часов со сломанными пружинами, принадлежавших Карлу Квинту; пять его же тарелок; сундуки, с которых облезла краска, и, наконец, истрепанные знамена Габсбурга – императора «открытых дорог»[61].
Хасан пренебрежительным жестом велит бросить эти знамена толпе, которая их тут же поджигает. Но нет ни золота, ни мушкетов – это всё утонуло. Его досада несколько смягчается при виде пятнадцати орудий тяжелой артиллерии и десяти легкой, снятых с выброшенных на берег галер.
– Вот это поистине ценный трофей!
Только теперь он удостаивает взглядом пленников под балконом, уткнувшихся лицами в пыль и ожидающих худшего.
– Именем Аллаха Беспощадного, где эти злосчастные рыцари?
К необычайному изумлению христиан, они поняли вопрос Хасана, потому что он произнес его по-итальянски. Охранник тюрьмы Дженина жестоким ударом ноги выталкивает обоих мальтийских рыцарей из ряда пленников.
– Отлично! Кто пока еще имеет уши, да услышит, о, вассалы кесаря-узурпатора! В мире есть только один император. Это наш возлюбленный султан – тень Бога на земле, наследник великого халифата, защитник святилищ двух святых городов, меч Аллаха, величайший из халифов. Его скромный служитель в моем лице раздавил, как муравья, вашего ничтожного короля Испании – этот бурдюк, наполненный гордыней – вместе с теми букашками, что у него в союзниках…
Тот из рыцарей, что помладше, смотрит прямо в глаза Хасану и возвращает ему удар:
– Нет в мире господина, кроме Господа нашего Иисуса Христа, принявшего смерть на кресте во искупление наше. Император Карл – рука Его, а твой султан, о, Хасан-вероотступник, всего лишь халиф над свиньями!
Оскорбление обжигает пламенем щеки бейлербея. Стоящие возле него судьи переводят эту заносчивую речь народу, который разражается воплями от нанесенной обиды.
– Твой язык храбрее твоей шпаги, собака. Отрезать ему язык!
Сказано – сделано. Но следует изысканное продолжение. Язык, нарезанный мелкими кусочками, подается другому рыцарю на императорской тарелке. Напрасно он отбивается от этой кровавой закуски – ему засовывают ее в глотку с ловкостью мастериц по откармливанию гусей. У Содимо приступ рвоты. Николь и Фигероа в отчаянии пересчитывают песчинки у себя под ногами. На вавилонском смешении языков и жестов народ Алжира высказывает свои предложения, в которых угадываются давно и повсюду известные своей жестокостью казни, вроде поджаривания на раскаленном железе, сажания на кол, вспарывания живота или вырезания глаз, – алжирцы требуют вендетты. Поднятая рука Хасана успокаивает их:
– Мальтийские собаки, да будет с вами проделано то же, что вы делаете с нашими людьми! Начнем с четвертования!
Толпа в восторге. Дети кричат еще громче, чем женщины, мужчины плотоядно улыбаются. Хасан уточняет:
– Однако не гоже нашим лошадям рвать вас на части. Они слишком чистокровны для таких нечестивцев. У меня для вас есть более подходящее животное. Юсуф, сердце мое, обслужи этих господ!
К рыцарям, один из которых захлебывается кровью, а другой выплевывает куски плоти, приближается монументальный абиссинец. В его руках сабля, вполне пригодная для того, чтобы разрубить пополам слона. Помощники палача растягивают ноги и руки осужденных и привязывают их к остроконечным кольям, вкопанным в землю. Теперь они готовы под разделку, и Юсуф одним молниеносным круговым взмахом своей лопаты для торта отсекает рыцарям конечности.
В остатке оказываются лишь два человеко-ствола, увенчанные головами. Затем, не обращая ни малейшего внимания на фонтаны крови, толчками бьющие из рассеченных артерий, абиссинец подхватывает их как бревна и поочередно насаживает каждого на заостренный кол. Он изловчается это сделать так, чтобы острие кола вышло прямо через рот.
Восемь отрубленных конечностей швыряют толпе зрителей, которые, вооружившись целой коллекцией разделочных ножей, вырезают плечевые и бедренные кости, угрожающе потрясают ими перед еще не тронутыми пленниками и затем раздают мясо стае тощих кошек, быстро набежавших с окрестных улиц и спустившихся с крыш. Плечевые, лучевые и локтевые кости достаются, в конце концов, своре тощих собак, а кисти рук оставляются для колдунов, которые охотно их покупают.
Удовлетворенный наглядностью примера, Хасан требует тишины и, по-прежнему на итальянском языке, обращается к оставшимся христианам.
– Отныне Хасан Ага будет называться Хасаном Справедливым! Ибо он по справедливости воздал этим проклятым мальтийцам от имени Хайраддина, своего отца. Разве не поступили они еще хуже с двумя его родичами? Вы не только отрубили им руки и ноги, но еще прижгли их раны, чтобы они долго оставались живыми, и выставили их тела на триумфальной арке в Палермо, когда ваш испанский королек явился туда принимать парад по случаю своей победы над Тунисом. И вам это до того понравилось, что вы даже вырезали их изваяния в камне ворот Порта Нуова, чтобы навеки обратить в посмешище наших четвертованных единоверцев. Теперь я отомстил за вас, собратья! А вы, голубчики мои, не бойтесь, вам не угрожает подобная участь, ибо наши ворота уже достаточно украшены!
Хасан подходит к перилам балкона и приказывает пленникам подняться. Он хочет каждому из них назначить кару и цену.
– Слово за тобой, тюремщик, они со вчерашнего дня под твоим надзором. Кто из них тебе кажется стоящим?
– Мой господин, сперва я должен вступиться вот за этого, – он ухватил за руку Гаратафаса. – Это один из наших братьев, он был пленником христианских собак и гребцом на испанских галерах.
– Освободите его и окажите ему добрый прием! – сразу же решает Хасан.