Мир культуры. Основы культурологии
Шрифт:
возвести закон на трон, уважать, наконец, человека как самоцель и сделать
истинную свободу основой политического союза” (курсив автора) [325, т. 6, с. 261].
Мысль о праве, законе, который должен сделать человека из раба личностью,
звучала и у Канта, полагавшего, что право — это минимум нравственности.
Одновременно с представлениями о справедливом государстве, праве и его
связи с нравственностью огромное место в “Энциклопедии...”
просветителей занимает проблема свободы. Нет ни одного философа, который в той
или иной форме не коснулся бы ее: “Нет слова,— говорил Монтескь"e,— которое
люди понимали бы столь различно, как слово “свобода”. Одни считают ее за
привилегию располагать тем, что дает им тираническая власть; другие — за право
выбирать власть, которой они обязаны подчиняться; третьи понимают под этой
свободой право носить оружие и прибегать к насилию; четвертые же считают ее
привилегией быть управляемыми человеком их собственной нации либо же по их
собственным законам. ...И наконец, каждый называет свободой то правление,
которое соответствует его обычаям и склонностям. Но свобода — это право делать
все, что разрешено законом. И если какой-нибудь гражданин может делать то, что
законы запрещают, то и свободы больше не будет, ибо и другие тем самым имеют
такое же право” [230, с. 159]. Шотландский поэт Роберт Бернс (1759—1796) со всем
оптимизмом молодости восклицал:
Свободе — привет и почет.
Пускай бережет ее Разум.
А все тирании пусть дьявол возьмет
Со всеми тиранами разом!
В философской теории свобода чаще всего оказывалась либо альтернативой
необходимости, либо была (для последователей Спинозы) связана с познанием
необходимости, либо же выступала как состояние сознания. Попытка французской
революции утвердить Свободу, Равенство, Братство оказалась нереальной,
поскольку слишком преувеличенными были представления о могуществе Разума.
Поэтому в трудах немецких просветителей постепенно стихают поиски свободы в
создании новой государственности. Например, Гердер называет государство
“машиной”, которая может существовать только как орудие деспотизма и
414
предполагает ее последующее разрушение.
Заметив противоположность “естественного человека” и образа жизни,
требующего соблюдения внешних приличий, заметив, что внутренний мир человека,
его свобода не соотнесены с внешней необходимостью, а государственность с
личностью, просветители пытаются найти выход из этого противоречия. Поиски
такого выхода все-таки связаны с идеалами Счастья и Разума, они совершаются во
имя гуманизма, поэтому представляются необыкновенно важными. И каждый раз
этот выход оказывается весьма нечетким, абстрактным, он — скорее утопия,
надежда, мечта. Гердер, гордо отвергший высказывание Канта о том, что человек —
животное, которому нужен господин, заметил, что человек, которому нужен
господин, — животное [64, 447 с. 35]. Но и он не представляет себе путей создания
такого общества, где человек не будет животным. Остается только мечтать:
Лжецов орда покинет этот мир,
Потонут вор, убийца и вампир.
Исчезнут лицемерие и гнет,
Растает зло, безумие падет!
Она придет, священная пора,
Когда исполнен правды и добра,
Любовь и верность утвердив навек,
К добру, к добру времен направив бег.
Рай на земле воздвигнет человек.
[260, с. 160]
Далее мечтаний такого рода в XVIII веке не продвинулся никто, даже
неистовый Конвент во Франции, начертавший на своих знаменах лозунги Свободы,
не смог достичь этой свободы: слишком туманны были представления о ней, она
выступала лишь как область должного или желанного.
Человек как главная загадка бытия стал объектом рассмотрения и новой
отрасли философского знания — эстетики. Немецкий ученый Александр
Баумгартен (1714—1762), опираясь на представления Лейбница о внутреннем мире
человека, обратил внимание на следующее. Лейбниц полагал, что внутренний мир
человека включает в себя три компонента: разум, волю и чувства. Вместе с
рациональным познанием, которое изучает логика, Лейбниц выделил и интуитивное
познание. К нему он отнес восприятие человеком красоты вещей, искусства,
дающих чувственное представление о гармонии мира. Баумгартен отделил
чувственное (интуитивное) познание от рационального и рассмотрел его как
самостоятельное. Учение о чувственном познании мира он назвал эстетикой (греч.
aisteticos “чувствующий, чувственный”), наукой, которая выступала как философия
прекрасного. Связь новой науки с главной проблемой времени — проблемой
человека выразилась в том, что свобода и счастье представлялись как результат
эстетического воспитания. Ф. Шиллер в “Письмах об эстетическом воспитании
человека” говорит, что “прекрасное облагораживает чувственность” [330, с. 476], и
приходит к знаменитому выводу: “Красота спасет мир”. Он предполагал, что для