Миры Роджера Желязны.Том 18
Шрифт:
— В бесплотном мире, — сказал Аззи, — не признают установленных промеж людьми различий. Для нас вы все — желанные души, облаченные временной телесной оболочкой, с которой вскоре расстанетесь. Но довольно об этом. Готов ли ты идти за подсвечником, Корнглоу?
— Готов, сэр демон, — отвечал Корнглоу. — Пусть я простолюдин, но и у меня есть желания. Я готов даже немного потрудиться ради их исполнения.
— Назови свое желание.
— До того как присоединиться к богомольцам, мы заезжали в имение Родриго Сфорца. Знать ела за высоким столом, людишки вроде меня сидели на кухне. Через открытую дверь мы видели все, что творится в зале, и так я впервые узрел Крессильду Сфорца, жену владетельного Родриго Сфорца. Сэр, это прекраснейшая из женщин, волосы цвета спелой ржи ниспадают на бархатисто-рдяные ланиты, коим позавидовали бы ангелы. У нее осиный стан, сэр, и над ним колышутся…
— Довольно, сэр, — прервал Аззи речь посетителя. — Оставьте при себе свои сельские любезности и скажите, чего бы вы хотели от дамы.
— Чтоб она вышла за меня замуж, разумеется! — воскликнул Корнглоу.
Аретино громко хохотнул и тут же сделал вид, что просто закашлялся. Даже Аззи поневоле улыбнулся, так мало вязались знатная дама и неотесанный голодранец Корнглоу.
— Ну, сэр, — протянул демон, — у вас губа не дура!
— Бедняку не заказано грезить о Елене Троянской, — отвечал Корнглоу. — Он мнит, что она отвечает ему взаимностью и предпочитает остальным мужчинам, даже и восхитительному Парису. В мечтах случается что угодно. А разве это не своего рода мечтание, Ваше Превосходительство?
— Да, наверно, — согласился Аззи. — Ладно, сударь, если мы решим выполнить ваше желание, придется посвятить вас в рыцари, чтобы разница в положениях не оказалась помехой к браку.
— Охотно соглашусь, — кивнул Корнглоу.
— Потребуется еще согласие синьоры Крессильды, — заметил Аретино.
— Этим я озабочусь в свое время, — сказал Аззи. — Да, задал ты нам задачку, Корнглоу, но, думаю, мы ее осилим.
Аретино нахмурился и проговорил:
— Господин, леди уже замужем, и это может оказаться препятствием.
— У нас в Риме есть свои люди, чтобы улаживать подобные пустяки, — сказал Аззи. Потом повернулся к Корнглоу: — Кое-что тебе придется сделать. Готов ли ты немного потрудиться?
— Да, сэр, только самую малость. Человек не должен изменять своему природному складу даже во имя величайшего счастья, мой же природный склад — леность столь исключительная, что, проведай о ней мир, все б на меня дивились, как на новое чудо света.
— Ничего особенно трудного тебе не предстоит, — пообещал Аззи. — Думаю, обойдемся без принятого состязания на мечах, коль скоро ты этому не обучен.
Аззи порылся в жилетном кармане, достал волшебный ключик и вручил Корнглоу. Тот повертел талисман в руках.
— Выйдешь отсюда, — сказал Аззи, — и ключ приведет тебя к двери. Пройдешь сквозь нее, увидишь чудесного коня, в седельной сумке найдешь золотой подсвечник. Садись на него, и обретешь свое приключение, а в конце — Крессильду с волосами цвета спелой ржи.
— Прекрасно! — вскричал Корнглоу. — Замечательно, когда счастье дается так легко!
— Да, — кивнул Аззи. — Легкость обретения — едва ли не лучшее, что есть в этом мире, и мораль, которую я собираюсь вывести, такова: удача дается легко, так зачем тратить силы?
— Чудесная мораль! — сказал Корнглоу. — Эта пьеса мне по душе! — И, сжимая ключ, выбежал из комнаты.
Аззи ласково улыбнулся:
— Еще одного осчастливили.
— Там снова кто-то у дверей, — сказал Аретино.
Глава 2
Мать Иоанна сидела в своей комнате в корчме. Она порядком трусила.
Изредка снаружи доносились приглушенные звуки. Их мог издавать кто угодно, человек или бесплотный дух, но игуменье мерещилось, что они исходят от паломников, решивших поймать сэра Антонио на слове и поднимающихся к нему.
Духовный сан не спасал мать Иоанну от человеческих желаний. Кое-чего она хотела для себя, и, как натура незаурядная, хотела страстно. Она была скорее администратор, чем религиозный деятель, и относилась к своим обязанностям настоятельницы как к руководству любым другим крупным учреждением. Управлять монастырем в Гравелине, где проживали семьдесят две инокини, куча слуг, конюхов и псарей, было не легче, чем небольшим городом. Мать Иоанна с первых дней ушла в свои заботы с головой; она была словно создана для этого. В отличие от других девочек, она не играла в куклы и не грезила о замужестве. С младенчества она любила командовать своими птицами и спаниелями: ты садись сюда, а ты — сюда, усаживала их пить чай и бранила за дурные манеры.
Привычка властвовать с возрастом не ослабела. Все могло бы сложиться иначе, будь Иоанна хороша собой, но она пошла в родню по линии Мортимеров. Ей досталось мортимеровское широкоскулое белое лицо, такие же короткие безжизненные волосы, та же коренастая фигура, которая наводит скорее на мысль о лопате или плуге, чем о нежной страсти. Она хотела денег и всеобщего повиновения, и церковная карьера открывала желанный путь. Настоятельница была в меру набожной, однако практичность брала в ней верх над благочестием, побуждая добиваться своего, а не ждать целую вечность, пока папа римский соизволит дать ей монастырь побольше.
Иоанна думала и думала, меряя шагами комнату, перебирала свои желания и спрашивала себя, какое из них главное. Всякий раз, слыша шаги в коридоре, она вздрагивала: ей казалось, что все остальные уже воспользовались предложением сэра Антонио. Скоро необходимые семь человек наберутся, и она останется ни с чем. Наконец Иоанна решилась.
Она выбралась из комнаты и тихонько прокралась по темным переходам корчмы. Поднялась по лестнице на второй этаж, моргая всякий раз, как скрипнет ступенька. Перед дверью сэра Антонио почтенная монахиня собрала все свое мужество, расправила плечи и постучала.
С той стороны голос Аззи отозвался:
— Входите, дорогая. Я вас ждал.
Вопросам ее не было конца. Аззи, перебарывая раздражение, постарался успокоить настоятельницу. Однако, когда пришло время изложить свое заветное желание, случилась заминка. Широкое белое лицо приняло смущенно-печальное выражение.
— Я даже не смею выговорить, чего я хочу, — сказала монахиня. — Это слишком постыдно, слишком низменно.
— Говорите, — подбодрил Аззи. — Кому же открыться, как не своему демону?