Мне снился сон…
Шрифт:
Энтони не стал признаваться бабушке, что вспомнил с трудом и только сейчас, когда она об этом заговорила. Он просто кивнул. Леди Виктория чуть улыбнулась, понимающе.
– Милый Уильям… Я сама виновата, редко его вспоминала, тебе почти не рассказывала. А ведь так любила его… Да, Уильям был военным врачом и уже несколько лет служил на крейсере «Лондон». Именно этот крейсер был назначен в ближнее прикрытие готовящегося конвоя.
Энтони, конечно, не помнил конкретных названий кораблей, но знал: конвои охранялись хорошо. Это были отряды ближнего прикрытия, дальнего прикрытия – крейсеры, эсминцы, линкоры, авианосцы. У побережья Северной Норвегии разворачивались подводные лодки, с Кольского полуострова поднимались эскадрильи самолётов, в основном советских. Но ведь и немцы мощно обрушивались
– Это был сорок второй год, первый месяц лета. Только что в Россию прошёл конвой PQ-16. И хотя он дошёл до места с небольшими потерями, но подвергался очень сильным атакам самолётов и подводных лодок. Был среди кораблей советский теплоход под названием «Старый большевик»… – Леди Виктория произнесла это на русском языке, Энтони восхищённо вскинул брови. – Вот в него как раз попали бомбы, начался сильный пожар. Но команда мужественно, много часов, боролась с огнём, спасла корабль и догнала конвой. И уже на месте, в Архангельске, наш офицер, командовавший силами охранения, сказал русским офицерам и морякам, как он лично, и все английские моряки восхищаются экипажем этого теплохода… Вообщем, дорогой, сам понимаешь: родители не могли возражать против участия Уильяма в походе – это была его служба и долг. Но когда я стала проситься отпустить и меня с ним, на «Лондоне», – просто восстали!
Леди Виктория поднялась, прошлась, взяла со столика бокал и слегка отхлебнула вина. Энтони показалось, что в её походке появилась особая лёгкость, а в движениях – даже какой-то кураж. Воспоминания вернули бабушку в молодость – это понятно. И когда она, с небрежным взмахом руки, сказала:
– Но я не уступила. Была упряма, считала себя взрослой. Возразила отцу: «Идёт война. А я сестра милосердия. Раненные ведь там!..» – Энтони сразу представил, что такому напору трудно противостоять.
Вообщем, родители отпустили юную дочь в плавание. Повлияло ещё то, что рядом с ней будет старший брат, и что командором на «Лондоне», возглавляя отряд ближнего прикрытия, шёл контр-адмирал Гамильтон – давний друг семьи Роскоммон. Он успокоил герцога и герцогиню, хотя и сказал откровенно: «Опасность, конечно, есть. Немцы делают всё, чтоб не пропустить корабли. Но именно этот конвой будет охраняться очень продуманно и мощно. У меня четыре крейсера и три эсминца. В Норвежском море, в дальнем прикрытии, два линкора, авианосец, два крейсера, больше десяти эсминцев! Подводные лодки, и русские, и английские, окружат нас плотным кольцом. А на аэродромах Кольского полуострова мощная авиация уже готова, русские лётчики настоящие ассы. И потом… опыт уже показал: основной удар немцы направляют именно на корабли с грузом, а не на охранение».
И в самом деле, обеспечение конвоя PQ-17 было надёжным, продуманным. Никто не ожидал, что обернётся всё так…
– Мы вышли из Хвальфьорда в Исландии… Это был 42-й год, 27 июня, я запомнила… Адмирал сказал: «Да благословит нас Бог. В эфире соблюдать полное молчание»…
Первые три дня плавание казалось девушке почти что прогулочным круизом. Трижды в день, в офицерской столовой, во время трапезы, сэр Гамильтон сообщал, что всё спокойно, курс конвоя продолжает оставаться для врага тайной. Виктория подолгу стояла на верхней палубе, одетая в тёплую, с капюшоном и меховой опушкой куртку, смотрела, не могла отвести взгляд, в серые воды океана. Всё зачаровывало её: мерно перекатывающиеся тяжёлые волны, островки проплывающего льда, сверкающие под лучами солнца блеском хрусталя или драгоценных камней, непроходящий день – то, что русские называют «белыми ночами»… Однажды брат тихонько подошёл к ней, спросил:
– Что это ты шепчешь, сестрёнка?
Она подняла на него восторженные глаза, ответила стихами:
– Вот пал туман на океан, —О чудо! – жжёт вода.Плывут, горя, как изумруд,Сверкая, глыбы льда.– Да, – кивнул Уильям. – Кольридж.
– Но, Уилл, мы что же, все десять или двенадцать дней так и не увидим фашистского самолёта или корабля?
Брат покачал насмешливо головой:
– Вижу, ты разочарована. Не обольщайся, скоро они нас обнаружат.
На следующий день, чуть в стороне, но совсем недалеко, пролетел низко немецкий самолёт-разведчик, сделав несколько кругов. Транспорт был обнаружен. Как и весь экипаж «Лондона», Виктории пришлось видеть и переживать и атаки пикирующих бомбардировщиков, и рейды вражеских эсминцев, и стрельбу торпедоносцев. Правда, сам «Лондон» только дважды попытались атаковать с воздуха. Первый раз быстро подошедшие два крейсера вместе с флагманским крейсером открыли плотный огонь, и немецкие самолёты тут же ретировали. Второй же раз разгорелся настоящий бой в небе прямо над «Лондоном». И когда один из русских истребителей подбил бомбардировщика, Виктория закричала, захлопала. Она всё время оставалась на палубе, притаившись за большим спасательным катером. Страх и восторг не давали ей двинуться с места. И потом, весь день и ночью, долго не засыпая, она представляла себе этого смелого русского лётчика: синеглазого, белозубо-улыбчивого, ловко спрыгивающего на землю с крыла самолёта, снимающего шлем с густых русых волос… В хрониках с Восточного фронта она видела таких ребят, восхищалась ими. Девушке казалось, что она могла бы полюбить такого…
Как и говорил адмирал Гамильтон, корабли конвоя не так привлекали немцев, как собственно суда, везущие груз. Конвой отражал атаки и самолётов, и подводных лодок, но три транспорта всё же были потоплены. Как уходил под воду американский корабль из Бостона, девушка видела сама. Потом офицеры ей сказали, что он вёз танки, что часть экипажа погибла, но многих подобрали на эсминец эскорта. А за ужином адмирал Гамильтон порадовал команду: он получил сообщение, что в Альтен-фьорде наскочил на камни и получил повреждение тяжёлый немецкий крейсер «Лютцов», да ещё выведены из строя три вражеских эсминца.
4 июля воздушные атаки начались прямо с утра. Вскоре с борта «Лондона» увидели, как задымил идущий недалеко транспорт, услышали взрывы. Через час контр-адмирал пригласил к себе в каюту корабельного врача Уильяма Роскоммона. Вскоре он вернулся в лазарет, стал быстро собирать в специальную сумку инструменты, медикаменты, бинты… Сказал коротко сестре:
– Подбили большой корабль «Даниэль Морган». Там много раненых, и один из них – корабельный доктор. Сейчас катер нас с тобой отвезёт туда.
– И меня?
Виктория перевела дыхание: она только собралась просить Уильяма взять её с собой.
– Конечно, – кивнул он деловито. – Мне нужен помощник.
Катер бросало на волнах – тех самых, которые с палубы «Лондона» казались спокойными и монотонными. От холодных брызг не спасал и капюшон куртки. Но корабль быстро приближался, уже стали видны опалённые борта, расщеплённые доски палубы, словно отрезанная ножом труба… Виктория, намертво вцепившаяся руками в поручень, дрожала. Но не от холода. Только теперь она по-настоящему поняла: сейчас увидит кровь, раны, смерть. В госпитале, где она немного помогала с другими девушками, их подопечные были уже обработаны докторами. Самое большее, что ей приходилось, это менять повязки, а так – только кормить, помогать садиться и ложиться, передвигаться… Виденное в Белфасте всплыло в памяти, но тогда она просто закрыла ладонями глаза и убежала. Теперь не убежишь. Вот сейчас, через несколько минут, она вместе с Уиллом станет обрезать клочья кожи вокруг ран, вынимать осколки, может даже – ампутировать. Слышать стоны и крики… Страшно!
Но страх скоро прошёл. Главное, она не упала в обморок в первые минуты, увидев обнажённые кости ноги и кровавое месиво вокруг них. Этот раненый уже был перенесён в лазарет, и Уилл сразу занялся им. Она начала помогать, сцепив зубы, но очень скоро перестала отводить глаза от раны, сама не заметив этого. Не до этого было. Помимо того, что успевала подавать брату инструмент, бинты, шприцы, Виктория ещё и следила за самим матросом, который то терял сознание, то приходил в себя. Вытирала пот у него со лба, сжимала плечи, чтобы не дёргался, что-то всё время шептала ему…