Модификаты
Шрифт:
— Оператор София Старостина, — как можно тише произнесла я. — Приостановление запущенной программы и отключение внешнего управления блоком.
Насколько я помнила, повторного подтверждения по ДНК для каждого конкретного аппарата не требовалось, но я была совсем не уверена, что он верно опознает мою заплетающуюся речь. Ответа не последовало. Сердце зашлось в паническом грохоте, проясняя ненадолго мозг и придавая больше сил. Как можно тверже я повторила команду. Одновременно сломав почти все ногти, я выцарапала покрытие с индикатора, похожее на жесткую резину, и, запихнув туда ампулу, вставила на место, нажав
— Опознана София Старостина, — раздался наконец мелодичный механический голос. — Внешнее управление блоком отключено. Внимание, приостановка уже действующей программы лечения сейчас неприемлема. Возможно внезапное наступление токсического шока с последующей комой и смертью.
— Тогда давай все сделаем побыстрее, — пробормотала я.
— Команда не корректна. Сформулируйте по-другому, пожалуйста.
— Приостановление действующей программы для внесения дополнений, — хотелось бы сказать, что я отчеканила, но, скорее, промямлила.
— Принято.
— Сброс введенных прежде Софией Старостиной расширенных настроек и возвращение к исходным.
— Принято. — Спасибо, спасибо за это всем высшим силам, какими бы они ни были.
— Возобновление запущенной лечебной программы с дополнением.
Сознание совсем-совсем уже уплывало, но пока отключаться было нельзя. Для верности вторую ампулу раздавила об обратную сторону внутренней рабочей площадки, на которой лежала, позволяя просыпаться в недра Компенсатора.
— Суть дополнений?
— Не открывать блок после окончания лечения до исчезновения ментальных побочных эффектов. Не указывать на внешнем табло информацию об окончании процесса лечения до полного выполнения данной программы.
Секундная заминка. Неужели искусственный интеллект Компенсатора озадачен. Похоже, у меня уже совсем мозг "поплыл".
— Принято, — спустя, кажется, вечность ответил неживой голос. — Степень допуска оператора София Старостина позволяет внести такие изменения в программу.
— Ну и прекрасно, — прошептала, расслабляясь.
Ну вот и все. Надеюсь, если капитан и догадается о том, что тут не чисто, то вскрывать насильно капсулу, рискуя повредить и технике, и мне, не станет. Было ли мне стыдно, что я последний человек, чья жизнь будет спасена тут, а всем другим я в этом отказываю? Подумать я не успела, просто позволяя себе уснуть.
После пробуждения меня охватила странная апатия. Тюссан не встречал меня как раньше, не пришел он и вечером дня моей выписки из медотсека. Это меня более чем устраивало. Единственное, на чем было сейчас зациклено мое внимание — это обратный отсчет до того момента, когда я должна буду сбросить на всех жуткую информационную бомбу. Страха перед последствиями уже не было, все будто перегорело. Но выяснения отношений с капитаном все равно избежать не удалось. Он без всякого разрешения ввалился в мой отсек следующим вечером и сначала расхаживал туда-сюда, буквально источая злость в окружающее пространство.
— Что, звезда моя, лучше жизни себя лишить, чем быть со мной? — зарычал он, остановившись, наконец, передо мной. — На меня смотри.
Я смотрела и молчала. Он начал орать мне в лицо что-то о моей неблагодарности и полном непонимании, насколько я ошибаюсь и в нем, и в степени защиты, которую он мне якобы дает. Что-то еще. Я не слушала. Я ждала. И ждала.
На разбирательстве по поводу моих диверсий я стояла перед всей своей сменой, которую капитан собрал в главной кают-компании, решив судить меня показательно. Надо сказать, что подавляющее большинство глаз смотрело на меня с откровенной ненавистью и презрением. Кто-то даже требовал применить ко мне физическую форму наказания, а потом просто выкинуть через шлюзы в открытый космос. Вокруг, однако, одни добряки. Оправдываться и произносить пламенные речи, обвиняя капитана и его приближенных, я и не пыталась. Никто тут меня не услышит. Сам Тюссан не общался со мной после того, как все открылось. Не пришел ни разу, пока сидела в корабельном изоляторе. Демонстративно не смотрел во время всего судилища. И только когда все желающие сполна выплеснули на меня свое осуждение и злобу, он хлопнул ладонью по столу, за которым сидел все время с безразличным видом.
— Никакого физического наказания не будет, — постановил он. — Мы не станем делать из госпожи Старостиной мученицу, ведь наверняка есть те, кто именно так и посчитает. — Он обвел тяжелым взглядом всех собравшихся и только после этого уставился на меня. — Ее наказание будет состоять в другом. Мой вердикт: София Старостина подвергнется принудительному введению в стазис и продлится он до нашего прибытия на Нью Хоуп. И это не само наказание, а просто мера по недопущению новых диверсий и вредительства с ее стороны.
Капитан сделал паузу, я же только усмехнулась. Ему-то было прекрасно известно, что я не собиралась больше делать ничего подобного.
— По прибытии в пункт назначения София Старостина и прочие, кто зарекомендуют себя как неблагонадежные, лишаются права когда-либо, под каким угодно предлогом спуститься на поверхность, — Вот теперь коварной усмешкой сверкнули золотистые глаза Тюссана. Он ударил меня ниже пояса и прекрасно это знал. — Обвиняемая проведет все шесть лет на орбитальном модуле с ограничением передвижений, а после отправится домой, где будет передана в руки земного правосудия.
Читай: меня усыпят и если не прикончат во сне, то заставят отсидеть после шесть лет на орбите, истязая каждый божий день видом недостижимого нового мира, в который я мечтала попасть больше всего в жизни. Если обратного полета не будет, то черт знает, что меня ждет дальше. Если же Нью Хоуп окажется неприветливой, то все со мной понятно. До Земли я не долечу. Браво, капитан Тюссан, Вы умеете мстить даже без применения физической силы. Хотя что-то мне в его взгляде говорило, что и без этого не обойдется. Только позже. Интересно, я могла бы привыкнуть со временем к унижениям и боли? Возможно, человек, как говорится, привыкает ко всему. Кроме полного отсутствия надежды. И ее-то сейчас капитан у меня и отнял.