Модификаты
Шрифт:
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Нью Хоуп
ГЛАВА 15
— Док… умоляю, — прохрипела я и зашлась в кашле, держась за левый бок. — Пять минут всего.
— Софи, дорогая, нельзя, — дыхание Питерса тоже сбилось, но это не шло ни в какое сравнение с теми влажными булькающими хрипами, которые издавали мы с Арни. — Чем дальше отойдем, тем шире будет площадь поиска и тем больше шансов скрыться. Так что давай-давай, хотя бы быстрым шагом, но вперед.
Транспортный челнок жестко плюхнулся на брюхо где-то посреди девственных и непролазных джунглей Нью Хоуп, и пятнадцать человек, включая меня и Арни, вывалились из него, охая и растирая ушибленные места после посадки. Все же данный транспорт был предназначен в первую очередь для перевозки грузов, и посадочных кресел с ремнями и амортизацией было всего пять. Остальным пришлось вцепиться в длинные ленты для крепления грузов и держаться что есть сил. Комфорт минус сотой степени, реальный риск заработать травму, что будет практически фатально в этих обстоятельствах, и неизвестность впереди… Но когда три часа назад док Питерс просто открыл
Именно таким было мое существование после тяжелейшего пробуждения от более чем двухлетнего стазиса. Восстанавливалась я почти неделю, и наверняка даром для организма это не пройдет, ведь совсем не зря существовали строго рекомендуемые сроки продолжительности безопасной гибернации в шесть месяцев. Это в фантастических книгах космические странники могли пребывать в анабиозе хоть сотнями лет, в реальности же современная наука позволяла располагать намного более краткими временными отрезками без последствий. Но оказалось, что мучительное пробуждение — только начало моих злоключений. Полная изоляция, разбавляемая только визитами Тюссана раз в месяц — вот что было мне уготовано. Личный отсек на орбитальном модуле был намного меньше, чем моя прежняя каюта, покидать его я не могла, так что пищевой автомат стоял прямо здесь, так же как утилизатор и автомат выдачи скаф-пленки. В капельной душевой едва можно было развернуться.
А еще в отсеке был огромный иллюминатор во всю наружную стену, защитное внешнее покрытие которого было открыто постоянно. Нет, конечно, не для того, чтобы позволить мне любоваться красотами за бортом. Траектория движения модуля была такой, что круглые сутки я могла видеть в нем только одно — голубовато-серебристый, матово поблескивающий шар под названием Нью Хоуп. То самое место, попасть куда я могла страстно желать хоть до бесконечности, но шанса на это не получить никогда. Не раньше, чем сломаюсь и стану такой, какой меня хотел видеть капитан, и не начну делать то, что он приказал. Он напоминал мне об этом в каждый свой ежемесячный визит и терпеливо ждал результата. Естественно, моим вынужденным созерцанием недостижимого, лишением любой возможности общаться с кем-либо, кроме него, и получать хоть крупицу информации капитан не ограничивался. Он населил крошечный, отведенный мне тюремный уголок призраками. Голографические трехмерные изображения членов экипажа и пассажиров наполняли и без того тесное пространство. Тюссан твердил, что именно я повинна в их смертях. Если бы Компенсаторы работали, не пришлось бы заходить так далеко. "Посмотри, звезда моя, тебе нравится видеть кровь на своих руках? А ведь мы могли просто сделать их покорными, а не устранять" Первых "своих" призраков я не знала и никогда не видела прежде, значит, это те самые люди, кому Тюссан должен был передать все властные полномочия по прилету. Но с каждым новым его визитом их становилось больше, и я с содроганием узнавала некоторых членов экипажа. К моменту внезапного освобождения незаполненных взаимопроникающими образами мест в моей каюте не осталось, чтобы передвигаться мне приходилось идти прямо сквозь них, бесконечно глядя в полупрозрачные лица уже неживых людей. Чувство стыда я накрепко замуровала в себе еще в самом начале, но постепенно защита истончалась. Выходило, далеко не все были согласны с действиями капитана, причем настолько, что оказалось проще устранить их физически, нежели переубеждать, пусть даже насильственным образом. Отсутствие хоть каких-то знаний о том, что же творится за пределами моей камеры, тоже входило в список ежеминутно терзающих меня вещей. На фоне всего этого унизительные манипуляции капитана с моим телом выглядели сначала маловпечатляющими и не настолько задевающими, как он, очевидно, рассчитывал. Сопротивляться и пытаться игнорировать было бесполезно, это приводило его в ярость и заканчивалось еще и болью для меня, помимо обычного унижения. Схема была неизменной: капитан тратил массу времени и усилий на то, чтобы добиться от меня пусть и чисто животного, но крайне сильного возбуждения, предлагал мне попросить его об освобождении, после молчания в ответ просто заставлял удовлетворить его и уходил, вполне себе вежливо прощаясь до следующего нашего "свидания". По-настоящему груб первые месяцы он бывал нечасто, хотя в последние я видела, как в нем копится желание полностью сломать меня. Игра ему надоедала, и это пугало, потому что я была уверена: нажми он еще чуть посильнее, и я сломаюсь. Больше просто не смогу. Буду и о сексе его умолять, и займусь теми исследованиями по взлому пакетов генетических модификаций, как он требовал. Все сделаю, лишь бы выйти отсюда, лишь бы изменилось хоть что-то, прежде чем я совсем рехнусь в этом замкнутом пространстве, битком набитом мертвецами и моим разрушенными надеждами. Вид проклятой недостижимой планеты сводил с ума, и были моменты, когда я, сорвавшись, орала и колотила в иллюминатор, пачкая собственной кровью великолепный лик безразличного к моим страданиям небесного тела. Отупение от такого существования захватывало окончательно. Понимание того, что все, являющееся мною, прежней Софией Старостиной, идет трещинами или теряет форму, оплывает, как воск на солнце, становясь эфемерным даже для меня самой, было уже вроде как и не катастрофичным. Я сдамся — это неизбежно. Может, еще не в этот визит капитана и не в следующий, но сдамся. Чтобы ни было там снаружи, здесь я оставаться больше не могла. Гордость все реже вскидывала голову, упрекая в том, что быстро же я сдулась, люди, случалось, терпели и худшее годами и не предавали ни себя, ни своих принципов. Но я не те люди и больше так не могла.
Когда пришла в этот раз в движение пневмодверь моей тюрьмы всего спустя неделю после обычного визита капитана,
— Скорее, София, идемте, — произнес он, когда я вцепилась в его ладонь, только тогда окончательно поверив, что он мне не чудится. — Никто не имеет права так поступать с другим человеком. Мы улетаем отсюда.
И я пошла за ним. Без вопросов и уточнений, без мыслей о том, что же нас ждет на чужой планете и каковы шансы на автономное выживание там. Не важно, главное, что я больше не буду здесь.
Я покосилась на молчаливо трусящего рядом Штерна, поражаясь тому, как он изменился за то время, пока мы не виделись. Запомнила его смешливым парнем, фонтанирующим идеями и оптимизмом, а сейчас это был уже мужчина с колючим, недружелюбным взглядом и будто нестираемыми складками на лбу от перманентной хмурости. Бледный, реально сильно потерявший в мышечной массе, как, скорее всего, и я сама, он так же держался за бок и дышал тяжело и со свистом, старательно избегая встречаться со мной глазами. Осуждал ли он меня по-прежнему? Интересно, за что больше: за то, что поддалась вначале обаянию Тюссана, или за то, что вытворила, исправляя свои ошибки. Считали ли он и док Питерс меня так же виновной в смертях всех людей, как и капитан? Время ли сейчас для таких мыслей? Пока надо лишь двигаться вперед, добиваясь хоть призрачного шанса на успех. Док еще на орбитальном модуле удалил нам нано-капсулы для экстренных случаев, которые позволили бы к тому же и без проблем отследить нас, а личные коммуникаторы у всех были выведены из строя еще с момента начала заключения, но для надежности Питерс велел еще и шарахнуть разок по ним импульсным излучателем, отобранным у пребывающего сейчас в отключке безопасника. Стимуляторы для шоковой адаптации мы глотали уже в шаттле, там же, но уже после приземления, получили по комплекту для автономных исследовательских рейдов. После — каждый сам за себя. По совету дока мы ринулись в разные стороны. Чем быстрее мы рассеемся по максимальной территории, тем сложнее будет отловить нас поодиночке или маленькими группами.
Если честно, я была удивлена тем, что Питерс не просто пошел со мной, но и перехватил инициативу в движении, похоже, имея четкий план, куда мы должны попасть. Арни догнал нас чуть позже, хотя вначале я и видела, что он, не оглядываясь, рванул в ином направлении. На вопросы не было сил, да и уместны ли они сейчас? В носоглотке жгло от непривычной плотности воздуха и повышенной влажности. Разум отстраненно отмечал наличие безумного количества неизвестных ароматов, обилие окружающих красок сливалось в сплошную кашу от мельтешения черных точек перед глазами, и единственным ориентиром была спина бегущего впереди дока. Мое отвыкшее от любой нормальной активности тело противилось поддерживаемому темпу, и мышцы продолжали функционировать только благодаря действию стимуляторов. Как только оно закончится, я, скорее всего, повалюсь тут безжизненным кулем. Арни вывернуло, и мой организм, будто получив своеобразную команду, сразу решил тоже освободиться от содержимого желудка.
— Еще немного, ребята, — успокаивающе пробормотал Питерс. — Пару часиков до темноты, а потом отдохнете.
Пару часиков. Я не уверена, что и две минуты еще продержусь и не сдохну от этого полыхающего за грудиной пламени. У меня уже, кажется, вся жидкость из тела вышла потом, и к моменту остановки я превращусь в иссохшую мумию.
— Пару глотков. Не больше, — строго сказал док, сунув мне в руки фляжку.
Жидкость была кисловатой и густой, и едва она достигла желудка, меня прямо тряхнуло, мгновенно освежая и придавая новых сил. Шумно выдохнув, я передала емкость Арни и прибавила шагу.
Как Питерс и обещал, часа через два начало быстро темнеть, а сам доктор стал снижать темп, постоянно высматривая что-то наверху в кронах огромных деревьев. Кажется, и сами деревья с самым разнообразным цветом листьев, и бурую высокую траву, в которой весь путь путались ноги, и густые заросли подлеска, через который мы продирались, я нормально стала замечать только сейчас, когда темп стал спадать. То есть я это видела и прежде, но в горячке бегства и дурноте от темпа и новых окружающих условий мой мозг не считал нужным цепляться за детали окружающей обстановки. Как и игнорировал звуки явно кишащего жизнью леса. Все, на что был настроен слух, — это не донесется ли сверху глухое гудение двигателей челноков настигающей нас погони. А вот теперь все это уханье, посвисты, ритмичное щелканье и нечто весьма похожее на отдаленное раскатистое рычание нахлынуло на меня шокирующей волной понимания: мы ведь действительно оказались среди наполненного абсолютно незнакомой жизнью леса чужой планеты.
— Можем остановиться прямо здесь.
За эту фразу мне захотелось буквально расцеловать Питерса, но вместо этого я проследила за его взглядом, чтобы разглядеть в мощных ветвях прямо над нами десятки каких-то довольно крупных крылатых существ. Тела, размером с очень крупную индейку, но гораздо более вытянутые и обтекаемые, были покрыты очень плотным гладким оперением, цвета которого не разобрать в наступающих сумерках, а вот крылья были совсем голыми, кожистыми, как у земных летучих мышей или вымерших древних летающих рептилий. Они сидели неподвижно, тесно прижавшись друг к другу, группами по пять-шесть особей, не издавая никаких звуков, что опять же заставляло склониться к версии, что они ближе к рептилиям, чем к извечно шумным птицам, и разглядывали нас, сонно щуря большие блестящие глаза. И они — первые живые создания из нового мира, которых я могу увидеть наконец собственными глазами. Сам факт этот будто добил меня. Я… свободна? И я на Нью Хоуп. На самом деле, а не в своих бесконечных фантазиях, что уже почти перестали посещать меня в последнее время, чтобы дать хоть какое-то убежище от реальности. Не отрывая глаз от этих птиц — вестников начала моей новой жизни — я опустилась на траву, так как ноги отказались держать, и разрыдалась.