Моника 2 часть
Шрифт:
В ее ясных глазах отразилась печальная мольба больного и несчастного ребенка:
– Хуан! Хуан!
– Почему ты не забыла его? – бунтовал Хуан. – Что в нем такого, чтобы так его любить?
– Ничего. Что на самом деле нужно, чтобы любить?
Хуан сжал кулаки, вспоминая. Что такого в Айме, чтобы любить ее с такой свирепой и жестокой страстью? Как она сумела так разжечь плоть и душу, что довела до края безумного отчаяния? Он вспомнил ее духи, жар тела, теплую наготу, мягкие и нежные объятия, охватывавшие его шею, словно она подавляла его волю. Он вспомнил влажный и чувственный
– Пойдем знакомиться с островом Саба. А, посмотри, вон там наши парни! – он позвал: – Сюда, сюда!
– Вы зовете их? – удивилась Моника.
– Конечно. Я так понял, что Сегундо Дуэлос тебе понравился. Вероятно, прогулка с ним покажется тебе приятней. Он хороший и дружелюбный паренек. Кроме одежды и некоторых подробностей, он может показаться изящным и элегантным, как сам Ренато Д'Отремон, сливки нашей аристократии, но он лучше сеньора Кампо Реаль.
– Что с вами? К чему эта насмешка?
– Это не насмешка, а стремление добраться до правды. Мужчинам кажется, что стоит умирать ни за что, ни про что. Все меняется из-за незначительных подробностей, по крайней мере, мне так кажется. Бумага, подпись, кольцо, одинаковые законные слова на латинском или любом другом языке, а один и тот же отец может породить такого ангела, как Ренато Д'Отремон, или ядовитого скорпиона, как Хуан Дьявол.
Только Моника хотела ответить, но не успели с ее губ сорваться слова. Перед ней, держа в руках шляпу из листьев пальмы, стоял помощник капитана с «Люцифера», восторженно смотревший на нее. И Хуан предложил:
– Подай руку моей жене и проводи ее, Сегундо. Покажи ей Боттом. Затем отыщите меня внизу. Ты знаешь таверну «Голубой тюльпан»? Там подают лучший джин из Голландии. С апельсиновым соком, попробуй его, Моника. Это очень целебно и поможет забыть.
– Хуан, Хуан!
Моника неуверенно зашагала, ноги скользили по широким отполированным дорожным плитам ярких улиц маленькой уединенной деревушки. Но Хуан, казалось, не услышал ее, и она остановилась с унылым выражением, глядя на удаляющуюся фигуру между двух рядов красивых белых домов.
– Не расстраивайтесь, хозяйка, ничего с ним не случится, – попытался успокоить Сегундо.
– Но он пошел в таверну напиться.
– Нет, сеньора, не бойтесь. Капитан никогда не напивался, и даже никогда не приближался к подобному состоянию. На «Люцифере» он даже не контрабандную водку не пил. Капитан – настоящий мужчина, хозяйка. И вы это знаете лучше всех.
Моника почувствовала, что краснеет, и избежала искреннего взгляда Сегундо Дуэлоса, наивного благодаря своей открытости. Она с трудом выносила категоричную форму, с которой остальные связывали ее с Хуаном, как клейменное железом животное, как какую-то необычайную собственность. Но нет, это не совсем так. На губах Сегундо Дуэлоса играла товарищеская улыбка, почти сообщническая, и дружелюбно он извинился: – Сеньора также знает прекрасно, что у капитана золотое сердце.
– Хуан хороший? Вы хотите сказать, что с остальными, с вами…
– Он суров, но никто не упрекает Хуана Дьявола, ведь он делает что угодно быстрее и лучше всех. С ним мы чувствуем уверенность. Когда он приказывает, мы не спрашиваем, почему, да зачем. Мы знаем: «Он прав». И он всегда прав. Только когда он привез вас… Ладно, простите, болтливость – мой недостаток.
– Я хочу, чтобы вы говорили со мной откровенно.
– Ну, на откровенность вы не рассчитывали. Да простит меня сеньора, как и капитан. Но на «Люцифере» такого еще не было. Ясно, еще до настоящего момента капитан не собирался жениться и не позволял подниматься женщине на борт «Люцифера». Капитан отчаялся, потому что вы заболели в свадебном путешествии. Он был вне себя, и я по глупости вывел его из себя. Но теперь вы хорошо себя чувствуете, и все мы очень довольны.
Он искренне улыбнулся. Было что-то простодушное и наивное в этой улыбке и неожиданно Моника почувствовала себя утешенной, уверенной, спокойной, и хотела опереться на него.
– Хотите, я покажу вам деревню, хозяйка?
– Нет, я немного устала. Почему бы нам не пойти прямо в то место, куда указал Хуан? В таверну. Это далеко?
– Это внизу. И это не совсем таверна, а наподобие маленькой гостиницы, она очень красивая и чистая. Вон там, где заканчиваются деревья.
– Пойдем искать Хуана.
– Хочешь, я понесу тебя на руках? Нам придется пройтись чудь больше, чем остальным до пляжа. Не забудь, там внизу мы оставили лодку.
– Нет… Нет… Мне хорошо. Не нужно.
– Ну тогда в путь.
Медленно, опираясь о руку Хуана, позволяя вести себя по узкой каменной тропинке, спускалась Моника с вершины Саба, пока наступал вечер. Она выпила бокал благородного вина и новый жар бежал по ее крови, новый луч показался в ее ясных глазах. Это было странное и глубокое чувство, почти что радость, которую она не ощущала уже долгие годы, или вообще никогда. Да, теплое вино, пахнущее корицей и гвоздикой, имело магический секрет. Она уже не чувствовала стыда от обнаженных рук, разноцветной юбки, светлых волос за спиной. Она словно плыла, и поверхность, по которой она ступала, имела особую мягкость.
– Какой же это красивый остров! Все жители кажутся счастливыми. Кажется, нет ненависти и амбиций.
– Конечно же есть. Где есть человек, у которого нет недостатков?
– Вы думаете, что люди плохие?
– Да. И женщины тоже не исключение. Люди плохие, потому что страдают, потому что несчастны. Другие плохие, потому что эгоисты, и не хотят страдать ни за кого и ни за что. Другие, потому что им нравится плохое, потому что наслаждаются вредом и сеют горе везде, где проходят.
– Но вы не из таких, Хуан, – живо отвергла Моника. – Не из таких ведь, правда?
– Я? Кто ж знает!
Они остановились посреди тропинки. Совсем рядом пустынный пляж, куда они причалили. Мягко Моника чуть отошла от него и, взглянув на последний луч уходящего солнца, не удержалась от вопроса:
– Вы много страдали в детстве, Хуан?
– Лучше не говорить об этом.
– Почему? Вам больно вспоминать? У вас было жестокое детство, правда?
– Я помню немало. Я вспоминаю о нем каждый день, за исключением сегодняшнего дня. Не знаю почему, но так даже лучше.