Моника 2 часть
Шрифт:
– Уже вижу, тебе лучше. Не представляешь, как я рад. Уже не нужны доктора, ходящие по трапу. Это большое преимущество.
– Я не понимаю, почему вы так беспокоитесь. Почему так важно мое здоровье? Надо было дать мне умереть.
– Вот как! Наконец ты заговорила в моем присутствии. Хоть что-то мы выиграли.
– Почему вы мучаете меня?
– Я не хочу тебя мучить, а менее всего мучить грубыми словами и своим присутствием. Очень трудно избегать меня на таком маленьком корабле, у меня только одна комната, а нам еще долго плыть.
– Куда мы едем?
– Мы никуда не едем. Это наш дом, здесь мы живем. Надеюсь, когда-нибудь ты поумнеешь,
– Чего вы все-таки добиваетесь?
– Я? Ничего. Будем жить, это моя работа, мой дом. Он может стать хижиной или дворцом. А как ты представляла жизнь замужем за моряком? Ты хотела, чтобы я оставил тебя в порту? Нет, я уже пережил такой опыт и дорого заплатил за это: оставить женщину в порту – значит больше не увидеть ее или увидеть с другим.
– О, хватит насмешек и сарказма! До какого предела дойдет этот ужасный фарс? Разве ваша месть не удовлетворена? Разве вы не получили меня за все, что сделала вам моя сестра? Вы не удовлетворены?
– Удовлетворен чем? Это не фарс. Я должен понять, что мы в самом деле женаты…
Моника пришла в ярость, чувствуя, что ее щеки краснеют. Она не могла больше выдерживать слов и страдать от намеков Хуана. Теряя рассудок, она попыталась встать на ноги и убежать, но колени подкосились. Препятствуя падению, руки Хуана поддержали ее. На миг задрожало в руках Хуана хрупкое и изнуренное тело. Он поднял это творение, почти обморочное, снова мягко положил на кровать. И продолжал смотреть на бледный лик, по которому снова катились слезы.
– Я хотел оставить тебя в Мари Галант, чтобы доктор Фабер вернул тебя в свой дом, к своим. Именно это я хотел сказать тебе, ради этого просил доктора оставить нас одних, но ты не захотела слушать. Ты предпочла говорить с ним, завоевать его расположение, чтобы сдать меня; предпочла оклеветать меня, предать, посмеяться снова над чувствами, над моими глупыми чувствами.
– Нет, Хуан, нет! – возразила растерянная Моника.
– Да! Ты хотела, чтобы меня преследовали, как зверя, злоупотребляя тем, что у Хуана нет имени, опираясь на свое происхождение, класс. Хотела победить меня, и не победишь этим оружием! Клянусь тебе! Я больше на проявлю милосердия!
– Хуан! Я не доносила на вас доктору Фаберу. Лишь попросила написать моей матери, что жива. Клянусь! Клянусь! Я хотела, чтобы она успокоила ужасную тревогу. Вы не понимаете, Хуан?
Хуан сильнее наклонился, и крепкие руки снова сжали ее, хотя не так грубо. Наоборот, была в спокойной силе какая-то сладостная теплота и дикость, что странно успокоило ужасный испуг Моники, смягчило горечь на губах, и появилось страстное, искреннее желание оправдаться:
– Я не просила доктора Фабера. Клянусь, Хуан! Я никогда не лгала, несмотря на ужасные обстоятельства, которые вы знаете. И я не лгу ради себя. Ради себя мне не нужно лгать. Клянусь, что не просила помощи у доктора Фабера. Вы мне верите? Верите?
– Полагаю, должен верить, – согласился Хуан, признавая себя побежденным. Мягко он положил ее на подушки, отошел от кровати. – Но получается, вы опять заплатили за провинности, не имеющие к вам отношения.
Он удалился тихим и гибким шагом босых ног, а Моника смотрела на него сквозь прорвавшуюся плотину слез, а также со сломанным в ней ужасом, чувствуя, что впервые вздохнула, что удалившийся человек – не зверь, не варвар, не дикарь. Что возможно, в сильной груди Хуана Дьявола бьется человеческое сердце.
Очень медленно она снова встала, пробуя сделать несколько шагов,
– Хозяйка, хозяйка!
– Колибри, что произошло?
– Ничего, хозяйка, капитан взял штурвал и переменил курс направо. Хозяин доволен, Сегундо дал ему табаку, и Сегундо сказал, что мы идем на остров Саба. Это маленький остров, но моряки рады, потому что там они купят сыр, табак и мясо. Очень здорово видеть землю после такого долгого разглядывания моря, правда, моя хозяйка?
– Я даже не видела моря.
Через круглое окошко, Моника смотрела на море и жадно вдыхала воздух, пропитанный йодом и селитрой, чувствуя, что быстрее побежала кровь по венам, вновь возвращая жизнь, которая была для нее такой суровой, жестокой и горькой, но молодость напитывала ее странной силой, оставляя муку позади. Она предсказала:
– Думаю, мне понравится остров Саба.
8.
Замыкающий мягкую гибкую кривую линию Малых Антильских Островов, начиная от Виргинских островов до великолепного ожерелья островов Подветренной стороны у берегов Венесуэлы, золотой и изумрудной брошью высился зеленый остров Саба, который словно возник из голубых Карибских вод круглым скалистым берегом, с густыми зарослями лесов, цветущими бугенвиллиями, гибискусами и цезальпиниями, с пронзительным ароматом мускатного ореха, чьи деревья росли в узких расщелинах, похожих на маленькие продолговатые долины. А наверху, рядом с древним кратером вулкана находился маленький голландский городок Боттом с его немногочисленными ступенчатыми улочками, чистейшими домами во фламандском стиле, маленькими ухоженными садами, голубовато блестевшими тротуарами и спокойными и неторопливыми людьми, которые жили ритмичным ходом вечно одинакового климата, упоенные чудесным пейзажем.
– Вам очень идет эта одежда, хозяйка.
– Колибри, почему входишь без стука? – сделала замечание Моника, чуть испугавшись.
– Простите, хозяйка, но я увидел через щелку, что вы уже одеты. Вам очень идет.
Моника с трудом сдержала невольную улыбку от наивных слов Колибри. Одетая в платье, привезенное Сегундо из Мари Галант, она смотрелась в зеркало, которое Хуан молча повесил в единственной каюте «Люцифера», и ей казалось, что она почти голая. Похудевшая изящная шея виднелась в окаймлявших вырез кружевах, а рукава доходили до середины рук. И наоборот, длинная и широкая юбка облегала талию, демонстрируя изящество и гибкость фигуры. Она заплела золотые волосы в две косы, ниспадающие по спине белым нимбом хрупкой, на редкость совершенной красоты.
С невольной застенчивостью она завернулась в красную шелковую накидку, чем оживила бледные щеки. И все же неуверенно отступила:
– Я не могу отсюда выйти. Мне нужно мое черное платье. Где оно? Когда мне его принесут?
– Не знаю, хозяйка. Выходите же, мы почти прибыли. Посмотрите на гору! Выходите, хозяйка, пойдемте.
Моника подошла к круглому окошку. Действительно, берег уже рядом. Словно рукой подать, виднелся светлый пляж с зеленой полосой пальм, затенявших золотые пески, а раскаленное солнце омывало пейзаж. Солнце другого мира и жизни. Словно наэлектризованная, шла Моника к двери каюты, которая настежь распахнулась.