Моника 2 часть
Шрифт:
– Ай, хозяйка, хозяйка! – жаловалась Ана. – Вы совсем сбили меня с толку.
– Выполняй, дура! У нас считанные минуты. Когда подъедем к форту, я спущусь. Оставлю тебя одну, а ты подними занавески, чтобы я тебя видела. Накрой хорошенько лицо вуалью и спрячь руки. А еще лучше одень вот эти перчатки. Ты прокатишься по главным улицам: от Набережной Порта до авеню Виктора Гюго. Хочу, чтобы тебя видели и поверили, что это я проезжаю.
– Но, хозяйка…
– Сен-Пьер – скопище слухов. Не хватало еще чьих-то высказываний. Все знают карету Д'Отремон. Ладно, уже приехали, через полчаса возвращайся на это место. – И
Рядом с мрачной крепостью Айме осталась одна. Никто не видел ее на пустынной улице. Часовой охранял калитку, дрожал свет горелки. Завернувшись с головой в шаль, Айме де Мольнар подошла к человеку и властно сообщила:
– У меня разрешение от сеньора губернатора, чтобы срочно увидеть задержанного Хуана Дьявола!
– Губернатора нет в городе, Моника. Он ненадолго выехал в Фор-де-Франс и останется там на несколько дней. Я только что говорил с секретарем.
– А кто исполняет его обязанности?
– По-видимому, никто. Только его подписанное разрешение может помочь попасть в тюрьму накануне суда. Сожалею, Моника, всей душой сожалею.
– В таком случае, ты сдался?
– Мне ничего не приходит в голову. Юридические дороги для меня закрыты.
– А ты, выходит, не знаешь других путей. Хорошо, Ренато. Благодарю тебя за все. В таком случае, оставь меня.
Ренато вскочил на ноги и шагнул к ней, чтобы остановить. Они находились в Сен-Пьере, в прихожей маленького дома рядом с пристанью, где много лет жил нотариус Педро Ноэль. Ренато привез Монику в знакомое место подальше от гостиниц, чтобы избавить от любопытства вокруг ее имени. Из единственного открытого окна доносился шум небольшого, густонаселенного городка, а в дверях ветхой обстановки показалась фигура знакомого Педро Ноэля, уставшие глаза которого выразили глубочайшее удивление:
– Моника, Ренато! Какая честь!
– Простите, что пришли так неожиданно в ваш дом, но Моника хочет добиться невозможного. Ее единственное желание – увидеть Хуана этой ночью. Но губернатор уехал в Фор-де-Франс, а только он может дать нужный пропуск.
– Простите, но мне трудно понять вас, Ренато.
– Понимаю ваше изумление, Ноэль. Но ничего страшного. Моника преподносит все больше сюрпризов.
– Понимаю. Ваше поведение и правда поразительно. Думаю, смогу вам помочь, дочь моя. Кто придумал закон, тот соорудил и ловушку. Я добьюсь, чтобы вы поговорили ночью с Хуаном.
– Ноэль!
Моника подошла к нотариусу, благодарно протянув руки, а старый служитель семьи Д'Отремон позволил себе говорить откровенно:
– Расскажите все. Все! Я тоже страдаю и переживаю за судьбу человека, который еще мальчиком волновал меня. Я тоже думаю, что в глубине души Хуан…
– Хватит! – грубо прервал Ренато. – Не нужно хвалебных песен. Достаточно слов Моники. Ваши заявления совершенно несвоевременны, Ноэль.
– Простите, Ренато, но не всегда можно промолчать, – напомнил Ноэль с достоинством, делая усилие, чтобы не терять спокойствия и вежливого тона. – В конце концов, простите, мы приступаем к делу. У дверей стоит экипаж. Пойдемте
– Я тоже пойду, – заявил Ренато.
– Не нужно, – отказалась Моника.
– Я пойду, хоть ты и не хочешь. Я не сделал еще ничего, чтобы отвергать мою помощь, в которой ты нуждаешься.
– Я не хочу ранить твои чувства!
– У тебя свой план, а у меня свой, Моника. Не стану тебе мешать или вставать на пути, как ты считаешь. Наоборот, действуй по велению совести. Позволь мне успокоить свою. Если Ноэль совершит чудо и получит разрешение войти в форт Сан-Педро, то я оставлю тебя наедине с Хуаном.
– Хозяин, посмотрите туда, – по зову Колибри Хуан медленно поднялся из темного угла. Огромное полуподземное помещение в самом сердце скал, служившие основанием старого замка Сан-Педро. Крепость, сооруженная на том месте, где пригвождались флаги конкистадоров колониальных правительств Карибских островов. Низкий потолок, сырые стены, сквозь длинные прутья решетки прямо над головой мальчика виднелся гранитный пол просторного двора и арка входа. Мигающий свет фонаря высветил силуэт женщины, говорившей с охранником; та показала бумагу, сильнее завернула красивое тело в шелковую накидку и проследовала за часовым с ключами.
– Это хозяйка, – указал Колибри.
– Моника? Моника здесь?
– Я уверен, что она пришла к нам, капитан. Она не хотела, чтобы солдаты меня схватили. Она очень хорошая.
– Замолчи!
Сердце Хуана забилось сильнее. Он усиленно всматривался в темноту. Высокая, стройная, изящная и чувственная женщина приближалась, в воздухе что-то пронеслось, чего он не узнавал в цветных юбках, что не соответствовало простоте ее одежды. Сердце озарила безумная надежда. С каждым шагом оно трепетало сильнее, оживало, разгоняя горячую кровь. Как удар золотого клинка, как острую боль, он чувствовал, что любит эту женщину, волнуется из-за нее, ждет ее и представлял уже сотни объяснений и извинений. Сдерживая дыхание, он увидел, как открылась решетка, поднялась рука часового, чтобы поставить длинную горящую свечу в подсвечник, и отступил, пропустив женщину, которая подходила в красноватом и дымящемся освещении.
– Хуан, мой Хуан!
Айме бросилась в его объятия, которые ее не оттолкнули и старались не сжимать, сдержать волнение. Освещенная надеждой душа Хуана вздрогнула, и тут же провалилась в пропасть. От удивления он прошептал:
– Ты… Ты… Это ты!
– А кто еще придет к тебе? Кто любит тебя всей душой, Хуан! Всей душой!
– Где-то здесь, осторожнее, – говорил старый Ноэль. – Подайте руку, Моника, этот пол очень скользкий, но именно в этом дворе нужно ждать.
– Вам не дал этот человек никакой бумаги? – спросил Ренато притихшим и угрюмым голосом.
– Он не может дать. На нем ответственность за всех заключенных, как у начальника крепости, и у него нет полномочий подписывать пропуска. Даже в этом деликатном случае он осмелился дать словесный приказ и у нас есть возможность при смене караула. Сейчас я поговорю с тюремным часовым с ключами. Пятнадцать минут двор не охраняется солдатами, за это время Моника войдет в тюрьму и поговорит с Хуаном без свидетелей, а мы подождем.
– Да, да, благодарю вас от всей души! – заверила Моника.