Москва-Лондон
Шрифт:
— О боже… Диана, доченька, что с тобою сегодня? Пощади… милая… — Она густо покраснела и опустилась в кресло. — Я не узнаю тебя, право… Пожалуйста, не шути таким образом. Ты ведь ставишь меня в ужасное положение…
— Ты, безусловно, права, любовь моя, — сказал Ричард, обняв за талию свою Диану. — Твоя матушка действительно самая красивая женщина на свете, и я преклоняю перед нею свои колени. Мадам…
— Ах, Ричард… пожалуйста… прошу вас… встаньте… Благодарю вас…
— Ага, вот видишь?! — не унималась дочь. — А Чарли?
— Я… я… вы… мы…
— Все ясно — кажется, вы того же мнения. Но тогда почему вы все еще стоите на ногах? То-то же… Матушка, дай, пожалуйста, по своей прекрасной руке каждому из моих рыцарей. Вот так… И не сердись на меня — я сейчас ужасно счастлива! Хотя… А как же теперь я, мой Ричард? Помнится, ты не был совсем уж равнодушным к моему облику… еще несколько дней назад, а теперь, увидев мою прекрасную матушку, ты уверяешь, что это она самая красивая женщина на свете? А какая же теперь я?
— Но ты — богиня и, следовательно, просто не поддаешься никакому сравнению! Простите, мадам, я…
— О, мой Ричард! Я тотчас же умру от счастья! Я… я… — И она бросилась в его объятия.
— Дети мои, — повысила голос старшая Диана, — хватит вам обниматься, целоваться и лить слезы. А ты, попрыгунья, немедленно отправишься в свою постель! Такие волнения могут кончиться слишком плохо. Не вынуждай меня сердиться! Когда я сержусь, то становлюсь совсем старой и очень некрасивой… Дорогие мои, прошу вас за стол. Нас давно ждет наш первый семейный обед. Пожалуйста, Диана с Ричардом — по правую руку, Диана с Чарли — по левую, а Диана старая… нет, нет — старшая, хотела я сказать… сядет на свое место во главе стола… с вашего разрешения. Джентльмены и рыцари, наполните бокалы двух старших Диан. Младшая лишается этого удовольствия… до поры до времени… Пожалуйста, дети мои, возблагодарим Всевышнего…
Когда после обеда все перешли в большую парадную гостиную и широким полукругом расселись в креслах лицом к яркому огню большого и нарядного камина, Диана предложила:
— Дорогие мои старшие Дианы! Что бы вы сказали, предложи я вам спеть и сыграть на лютнях наши любимые песни для дорогих… и любимых… да, да — любимых! — наших рыцарей?
— О, я — с превеликим удовольствием! — засверкала улыбкой Диана-мать.
— Гм-м-м… я, пожалуй, тоже… если еще смогу, — улыбнулась и Диана-бабушка. — Но прошу всех вас иметь при этом в виду, что последние лет, пожалуй, пятнадцать… если не все двадцать… мне не доводилось подвергать слух моих гостей столь серьезному испытанию. Но для моих дорогих мальчиков — пойду на все что угодно, даже на это! В конце концов, они рисковали ради нас гораздо большим.
— Браво! — Диана порывисто встала с кресла и захлопала. — Я всегда
и всем говорила, что у меня самая умная, добрая и красивая бабушка на свете! Я очень-очень люблю тебя!
Вероятно, это было самое прекрасное трио на свете! Три очаровательные женщины трех поколений — Весна, Лето и Осень жизни человеческой — пели о Любви, Верности и Счастье.
Пойдем гулять с крутых высот,
Как пастушок стада пасет,
Под шум ручьев в полдневный час
Внимать, как птицы славят нас,
Внимать, как птицы славят нас.
Из роз я там совью шалаш,
Сложу из маков вензель наш,
В цветах, как в раме, будешь ты,
Одежда, ложе — все цветы,
Одежда, ложе — все цветы.
Вплету в солому пук цветов,
И пояс для тебя готов
С застежками из янтаря
И в бляшках, алых как заря,
И в бляшках, алых как заря*.
Они пели много веселых и грустных песен на многих европейских языках, но особенно им удавались английские, испанские и итальянские. Виртуозно аккомпанируя себе на виолах и лютнях, они создавали совершенно великолепный ансамбль, смотреть на который было такое же невыразимое наслаждение, как и слушать.
Когда они кончили играть и петь, порозовевшие, довольные и счастливые, Ричард и Чарли устроили им подлинную овацию.
— Клянусь вам, дорогие мои Дианы, — восторженно воскликнул
Ричард, целуя руки каждой из них, — я еще никогда в жизни не видел
и не слышал ничего более прекрасного! Не правда ли, Чарли?
— Это каждый вам скажет, — авторитетно заявил Смит, и его красивое, доброе лицо лучилось широкой и мягкой улыбкой. — По-моему, даже ангелы не смогли бы спеть лучше.
— Благодарю вас, дорогие мои, — сказала Диана-старшая, — вы истинные джентльмены, и ваши похвалы нашему скромному искусству радуют мое сердце. Но не кажется ли вам, что теперь наступил ваш черед побаловать нас своим искусством?
Ричард захохотал, а женщины зааплодировали не менее азартно, чем только что делали это мужчины.
— О господи! — отсмеявшись, сказал Ричард. — Милые мои Дианы, вы когда-нибудь слышали, как ревет одинокий бык? Это он так поет, призывая к себе подругу. Так вот, клянусь вам, он это делает, то есть поет, несравненно лучше меня! Вот Чарли… А что? Чарли поет совсем недурно… По крайней мере, на корабле это каждый вам скажет.
— О, Чарли, вы немедленно споете нам что-нибудь хорошее и веселое! — Младшая Диана села на подлокотник кресла и обняла Смита за шею левой рукою, а правой держала у него на груди свою виолу. — Разве вы сможете отказать всем нам в столь небольшой просьбе?
— И в самом деле, сынок, — заметила старшая Диана, — неужели ты допустишь, чтобы три женщины долго упрашивали тебя спеть что-нибудь
для них?
Чарли совсем смутился, даже заметно побледнел и выглядел сейчас таким несчастным, растерянным и смешным, что его и в самом деле нельзя было сейчас не пожалеть.
— Но нельзя же со своими матросскими песнями лезть в эту дворцовую гостиную, — бормотал он, — а других песен я просто не знаю. Это каждый вам скажет…
— Но мы никогда в жизни не слыхивали матросских песен! — заявила старшая Диана. — Я по крайней мере. Нет, нет, Чарли, сынок, ты не сможешь отказать нам в этом удовольствии.
Ее дочь, чарующе улыбаясь, положила свою прекрасную руку на руку Смита и промолвила:
— Я тоже очень прошу вас… дорогой Чарли.
— Но, мадам Диана… для вас… для всех вас… но я совсем плохо пою…