Мой мальчик
Шрифт:
– А почему этот парень застрелился? – неожиданно спросила Фиона.
– Курт Кобейн? – спросили Уилл и Катрина хором.
– Да, если его так зовут.
– Видимо, он был несчастен, – высказала предположение Катрина.
– Об этом я догадывалась. А из-за чего конкретно?
– Ой, что-то не припомню. Элли мне рассказывала, но я как-то не уловила. Наркотики? Несчастливое детство? Стресс? Что-то в этом роде.
– Я и не слышала о нем до Рождества, – сказала Фиона, – но ведь он был очень популярен.
– Ты сегодня смотрела новости? Там показывали всех этих несчастных молодых людей, они обнимали друг друга и плакали. Очень грустно было смотреть. Правда,
Уилл подумал: интересно, слушал ли когда-нибудь Маркус, сидя в своей комнате, альбом «Невермайнд» так, как Уилл слушал когда-то первый альбом группы «Клэш»? Представляется с трудом. Маркус в принципе не смог бы понять всей этой ярости и боли, даже несмотря на то, что и в нем где-то гнездились подобные эмоции, но в его собственной интерпретации. И вот те на: он сидит в тюрьме – ну, пускай, в комнате ожидания в полицейском участке – за то, что стал соучастником преступления, которое имело своей целью отомстить за смерть Курта Кобейна. Было трудно представить двух людей, менее близких по духу, чем Маркус и Курт Кобейн, но тем не менее им обоим удалось прокрутить один и тот же фокус: Маркус провоцировал людей на необычные знакомства в машинах и полицейских участках, а Курт Кобейн – на объятия и слезы, транслируемые по всему миру. И это лишнее доказательство того, что все в жизни не так плохо, как кажется. Жаль, что Уилл не мог продемонстрировать это Маркусу и всем тем, кто, может, в этом так нуждается.
Они почти приехали. Катрина по-прежнему болтала, очевидно полностью смирившись с мыслью, что ее дочь опять попала в историю (а что остается делать, подумал Уилл, если тебе выпало несчастье иметь Элли своей дочерью?), а Фиона, напротив, притихла.
– Ты же знаешь, все с ним будет хорошо, – сказал он ей.– Знаю, – ответила она, но в ее голосе прозвучали нотки, которые ему не понравились.
Уилл не удивился, обнаружив, что в полицейском участке он чувствует себя неважно – как и большинство людей, частенько употреблявших наркотики, полицию он недолюбливал, но, к его удивлению, улавливаемые им отрицательные флюиды исходили не из приемной, где они были встречены с дежурной вежливостью, а из комнаты дознания, где царили ледяное молчание и свирепые взгляды. Линдси и Клайв кидали свирепые взгляды на Маркуса, который свирепо уставился в стену. Разъяренная девчонка – которая, к радости Уилла, действительно напоминала гибрид принцессы панков и страуса из диснеевских мультиков, но с такой стрижкой, будто ее только что выпустили из-за решетки, – пронзала злобными взглядами всякого, кто осмеливался посмотреть на нее.
– Ты не очень-то спешила, – прошипела Элли, когда вошла ее мама.
– Времени прошло ровно столько, сколько потребовалось на то, чтобы позвонить по телефону и доехать сюда, – сказала Катрина, – так что не начинай.
– Ваша дочь, – сообщил Клайв с помпезностью, не очень-то шедшей закованному в гипс человеку в свитере университета Лидса, – вела себя агрессивно и оскорбительно. А твой сын, – продолжал он, кивнув Фионе, – явно связался с плохой компанией.
– Твойсын, – возмутилась Фиона, которая была по-прежнему мрачна и молчалива.
– Он заявил мне, чтобы я заткнулась, – пожаловалась Линдси.
– Опля… – прокомментировала Элли.
У женщины-полицейского, которая привела их в комнату, на лице начали обнаруживаться признаки некоторого злорадства.
– Нам можно идти? – спросил Уилл.
– Пока нет. Мы ждем владельца магазина.
– Хорошо, – сказала Элли, – я скажу ему все, что о нем думаю.
– Вообще-то, это «она», – пояснила женщина-полицейский.
Элли покраснела.
– Он, она – какая разница? Все равно она ненормальная.
– И почему это она ненормальная, Элли? – спросила Катрина, блестяще сочетая в своей интонации сарказм и смертельную тоску – чтобы достичь такого мастерства, явно потребовалось немало времени и упорных тренировок.
– Потому что она эксплуатирует трагическое событие в интересах собственной выгоды, – заявила Элли. – Она не представляет, что сегодня за день. Для нее это просто пара лишних фунтов.
– А почему это она решила прийти? – спросил Уилл.
– Это наш новый проект. Преступник лицом к лицу встречается с жертвой, чтобы увидеть последствия своих действий.
– Кто тут жертва, а кто – преступник? – спросила Элли многозначительно.
– Слушай, Элли, да заткнись же наконец! – прикрикнула ее мама.
В комнату привели молодую, нервную на вид женщину, моложе тридцати. На ней был свитер с портретом Курта Кобейна, на глазах – густые черные тени, и генетики были бы очень озадачены, узнав, что это не старшая сестра Элли.
– Это Рут, хозяйка магазина. А это та самая девушка, которая разбила вам витрину, – представила женщина-полицейский. Элли в замешательстве смотрела на хозяйку магазина.
– Они что, заставили тебя?
– Заставили что?
– Выглядеть как я.
– А что, я выгляжу как ты?
Все в комнате, включая офицеров полиции, рассмеялись.
– Ты выставила эту фотографию в витрине, чтобы эксплуатировать людей, – обвинила ее Элли с гораздо меньшей самоуверенностью, чем раньше.
– Какую фотографию? Курта? Она всегда там стояла. Я его самая большая фанатка. По крайней мере в Хертфордшире.
– То есть ты не выставила ее сегодня, чтобы подзаработать?
– Подзаработать на всех скорбящих фанатах «Нирваны» в Ройстоне? Это могло бы сработать только с фотографией Хулио Иглесиаса.
Элли смутилась.
– Так ты поэтому разбила витрину? – спросила Рут. – Ты решила, что я эксплуатирую чувства людей?
– Да.
– Сегодня был самый грустный день в моей жизни. А тут еще объявляется какая-то малолетняя идиотка и разбивает мне витрину, потому что думает, что я наживаюсь на людях. Пора бы и повзрослеть!
Уилл подозревал, что Элли редко попадает в ситуации, когда не находится что возразить, но теперь было ясно: чтобы довести ее до состояния полной растерянности, когда, покраснев, она будет хватать ртом воздух, нужно всего лишь найти ее двойника старше двадцати, чья преданность Курту Кобейну окажется еще большей, чем ее собственная.
– Прости меня, – пробормотала она.
– Ну ладно, – сказала Рут, – иди сюда.
И на глазах собравшихся в комнате дознания и по большей части не разделявших ее скорби людей Рут раскрыла свои объятия, Элли встала, подошла и обняла ее.
Видимо, Фиона не обратила внимания на это объятие, которое должно было обозначать конец всей этой жалкой истории с картонным Куртом, потому что, как показалось Уиллу, Фиона ничего не замечала вокруг почти с того самого момента, как они остановились на заправке. Но вскоре стало ясно, что она не пребывает в прострации, а, напротив, готовится к решительным действиям и по причине, известной лишь ей, решила, что время для них пришло. Она встала, подошла к столу, обняла Маркуса сзади и с повергающей всех в смущение эмоциональной проникновенностью обратилась к женщине-полицейскому, приглядывавшей за ними.