Multi venerunt, или Многие пришли
Шрифт:
– Сами катары сначала называли себя катарами. И слово «катар» по-гречески близко по произношению к слову «чистый». А уж потом кто-то из католиков придал слову «катар» обидный смысл, – сказал Жиральд.
– Вот и не обижай меня – не вкладывай в слова обидный смысл, – потребовала его супруга. – Мне неприятно, когда ты с презрением произносишь слово «катар».
– Неужели ты слукавила, приняв католичество? – расстроился Жиральд.
– Я приняла католичество только потому, что любила и люблю тебя.
– Мы с тобой давно стали седыми,
– Ты стал улыбаться. Значит, скоро пойдёшь на поправку.
– До завтра жар у меня вряд ли спадёт, несмотря на то, что я пью своё целебное вино. Сегодня вечером или завтра утром прибудет подвода с водорослями. Жаль, они намокнут. Из сырых водорослей у отвара не будет нужной силы. Их придётся сушить, – посетовал винодел.
– Ты всё о водорослях беспокоишься, а я больше переживаю о нашем сыне. Ведь он вышел на улицу без накидки. Ему придётся возвращаться домой в такой сильный ливень, – Аннет поднесла подсвечник с зажжёнными свечами к окну, безуспешно пытаясь хоть что-то разглядеть в темноте.
– Глупая! От этих водорослей, впрочем, как и от урожая винограда, зависит будущее наших сыновей. Всё-таки правильно, что я решил сделать нашего младшего сына виноделом, – прохрипел простуженный хозяин.
– Если бы ты так же подумал о нашем старшем сыне! – сказала Аннет.
– Я и о нём позаботился в своё время, да верно ошибся.
– Надо же тебе было пять лет назад отправить его в фонфраудское аббатство!
– А что я сделал не так? Тамошний аббат – хороший друг моего родного брата Жерара, который сейчас служит мессы в Риме. Фонфраудские монахи – добрые католики и что было бы в том плохого, если бы наш старший сын добился успеха на духовном поприще?
– Но ведь аббат сообщил тебе, что наш сын Жером сбежал из монастыря.
– Тем хуже для него, – проговорил Жиральд и закашлялся.
– Ты не знаешь настоящей причины, отчего наш старший сын сбежал из монастыря.
– Аббат Арнольд в своём письме указал, что Жером слишком мало внимания уделял изучению латыни и много рассуждал о неточностях, которые находил в священных текстах. Такое себе может позволить лишь философ Персиваль, И то, Персиваль такой смелый только потому, что он дальний родственник короля Арагона, да ещё ему покровительствует Раймунд – граф Тулузский. Посмотрел бы я на этого писаку, если бы он жил не в Тулузе, а, например, в Риме или Париже! Такие, как он, и наущают добрых католиков исповедовать ересь.
Тут раздался сильный стук в дверь.
– Вот и возвратился наш сын. Открой дверь, Аннет! – попросил Жиральд.
Хозяйка направилась отворять дверь, шурша по полу подолом длинного серого платья.
Даже из дальней комнаты хозяин расслышал шум ворвавшегося с улицы ливня. Потом послышались голоса.
– Кто там? Грегуар вернулся? – спросил Жиральд.
– Нет. Это не он, – отозвалась Аннет.
– Неужели в такой ливень пришла подвода с морскими
Тут в комнату зашёл среднего роста незнакомец в чёрном плаще с капюшоном, надвинутым на лицо. За ним последовал ещё один, одетый точно так же, высокий худой человек.
– Кто вы такие? – спросил Жиральд.
– Мы странники. Нам нужно переночевать, – сказал вошедший первым незнакомец.
– Мне кажется знакомым твой голос, странник, – заметил Жиральд.
– Возможно, ты удивишься, но это я, твой сын Жером, – сказал незнакомец.
Гость скинул капюшон. Жиральд улыбнулся и тихо произнёс:
– Ты вернулся! Ты жив, сынок!
– Я сразу узнала голос нашего сына, – войдя в комнату следом за гостями, призналась Аннет.
Она подошла к сыну и припала к его груди.
– Мать, налей сыну и его спутнику лучшего красного вина – того, которым ты угощала меня весь день! – потребовал хозяин дома.
– Присаживайтесь оба за стол. Сейчас принесу вам вино и жареную баранину, – засуетилась мать.
– Не надо, – остановил её Жером.
– Мы не станем есть мясо, – с лёгким акцентом сказал его спутник.
– Отчего же? Вы оба так бледны! Вам надо хорошенько поесть, – сказала Аннет.
– Ладно. Принеси нам кувшин с водой, и какое-нибудь блюдо из рыбы. Только знай, что мы не едим мясо и не станем сегодня пить вино, – сказал Жером.
– Хорошо, я принесу вам отварные овощи и уху. У нас с отцом сегодня как раз на обед была уха, – сказала счастливая мать и скрылась на кухне.
Тут Жиральд увидел у сына на пряжке ремня изображение пчелы. Простуженный винодел приподнялся на локтях и с ужасом посмотрел на Жерома, а потом вскричал:
– Ты не ешь мясо, а на пряжке твоего ремня изображение пчелы! Неужели ты, мой сын, тоже стал катаром?!
– Не кричи, отец. Тебе нельзя волноваться, – попросил Жером.
– Скажи, ты стал катаром? Ты – Верный?
– Ты угадал, отец. И у меня, и у моего друга на плащах вышито изображение пчелы. Это неслучайно. Только при чужих людях лучше зови нас ткачами. Именоваться катарами или Верными ныне стало опасно, – сухо произнёс Жером.
– Мне грустно, что ты был вынужден прийти в отцовский дом украдкой, под покровом ночи, а не днём.
– Мне часто приходится ходить по дорогам Окситании и бродить ночью по глухим лесам, – сказал Жером.
– Значит, твой приятель, который пришёл с тобой, тоже катар? Как его имя? – усталым голосом спросил Жиральд.
– Его зовут Этьен, – представил своего спутника Жером.
– Судя по его акценту, светлым волосам и голубым глазам, он прибыл с севера, – сказал Жиральд.
– Ты угадал, отец, – кивнул Жером.
Тут мать зашла в комнату и позвала сына и его спутника:
– Пойдёмте ужинать на кухню. Не будем мешать больному.