Мужчина в полный рост (A Man in Full)

Вулф Том

Возвращаясь к креслу, Роджер несколько раз задумчиво повторил про себя: «Да, они великолепны… они великолепны…» И в то же время с удивлением думал: «Из дома? Дома? Чтобы Уэс Джордан — и коллекционировал йорубское искусство?»

Роджер все еще удивлялся — Уэс никогда не проявлял ни малейшего интереса к подобным предметам, ни после той экскурсии, ни даже в конце шестидесятых — начале семидесятых во время всплеска афроцентристских настроений. Роджер все еще ломал голову над услышанным, когда в дверном проеме за стойкой показалась женщина. Она стремительно подошла к нему и улыбнулась открытой, теплой улыбкой:

— Мистер Белл? Я — Глэдис Цезарь. Пойдемте со мной — господин мэр будет очень рад встретиться с вами!

Роджер тут же окинул Глэдис Цезарь

оценивающим взглядом. Это была невысокая, полноватая дама средних лет, энергичная и предельно организованная. Кожа не то чтобы светлая, но и не иссиня-черная. Наверняка в своей среде имеет репутацию человека, способного убеждать и добиваться своего. Он проследовал за ней по длинному коридору, с одной стороны которого тянулись застекленные полки с целой батареей самых разных экспонатов: двумя японскими керамическими куклами, облаченными в настоящие, изумительно красивые кимоно замысловатых фасонов, украшенные какими-то лакированными красными дисками; чашей из стекла французской фирмы «Лалик» с обнаженной фигурой в стиле «ар деко», поднимающейся с ободка; осколком, хотя и немаленьким, напоминавшим древний римский барельеф; бронзовой скульптурой нью-йоркского усатого полицейского высотой дюймов в шестнадцать, восседающего на лошади; искусно сработанной моделью корабля девятнадцатого века, помещенной в большую бутыль с узким горлышком… Все эти экспонаты, один другого дороже, тянулись нескончаемыми рядами. Не успел Роджер и рта раскрыть, как Глэдис Цезарь пояснила:

— Подарки от высоких гостей. Японцы, к примеру, никогда не приезжают с пустыми руками. У них это считается дурным тоном.

Они прошли мимо небольших офисных помещений и дошли до двух внушительного вида дверей из красного дерева. Когда они поравнялись с левой, Глэдис остановилась и, вынув ключ, отперла дверь, жестом приглашая Роджера войти и присесть на большой, обтянутый белым твидом диван. Мягко, с самой теплой улыбкой, какую только можно было ожидать, она сказала:

— Располагайтесь. Мэр будет с минуты на минуту.

Роджер осмотрелся. Помещение выглядело как гостиная, современная, но не безликая. В комнате было одно-единственное окно, однако оно отличалось размерами — от пола до потолка — и отодвигалось наподобие раздвижной двери, открывая вход на балкон. Балкон, как и все здание, был из бледно-серого сборного бетона, но модерновые, темного металла перила и балясины придавали ему исключительно стильный вид. Диван стоял совсем рядом с балконом, повернутый спинкой; перед диваном был стеклянный журнальный столик с крышкой не меньше двух дюймов в толщину, заключенной в простую на вид, но искусно сделанную под бронзу раму. На полу лежал ковер с густым ворсом — на белом фоне повторялся темно-коричневый геометрический рисунок. Всмотревшись, Роджер разглядел феникса, мифическую птицу, возрождавшуюся из пепла, — символ Атланты, города, который дважды сгорал дотла и снова отстраивался. На одном конце столика лежала кипа иллюстрированных книг большого формата, а по центру… по центру стояла увеличенных размеров йорубская гадательная чаша, покоившаяся на высоких, в фут высотой, фигурках лошади и всадника, вырезанных из красноватого дерева в стиле древнего африканского государства Ойо. Какое великолепие! Взгляд Роджера уперся в стены, которые из-за своего темного оттенка поначалу показались ему сплошным красным деревом. Только теперь он разглядел, что на самом деле они эбонитовые… с пола до потолка… без всяких вычурностей… Прямо напротив висела целая коллекция йорубских мечей, по всей видимости ритуальных, — каждый был дюймов восемнадцати длиной, затейливо вырезанный из слоновой кости. На эбонитовом фоне вся эта кружевная резьба смотрелась особенно эффектно… Вот это великолепие! Вот это да!

Роджер все еще завороженно глядел на мечи, когда послышался звук открывающейся двери. От боковой стены, вероятно соединявшей гостиную с небольшим кабинетом, по ковру шел невысокий, всего пяти футов семи дюймов, Уэс Джордан, всем своим видом выражавший радость от встречи.

Подняв руки и будто бы раскрывая объятия, он низким голосом воскликнул:

— Белл! Братишка Белл!

Роджеру знакома была эта интонация Уэса, это его ироническое подражание манерам чернокожих братьев. Знакомо было и то, что «братишка, брат» имеет два значения и оба не лишены иронии: брат Белл из студенческого братства «Омега дзета дзета» и брат Белл из духовного братства всех чернокожих Америки.

Подойдя ближе, Уэс, однако, не заключил гостя в объятия, как Роджер ожидал, а вскинул левую руку, выставив ладонью вперед:

— Ну-ка, дай пять!

Роджер из вежливости послушно хлопнул пятерней по ладони мэра, хотя и понимал, что со стороны Уэса это натуральное кривлянье.

Мэр вскинул правую руку, выставив ладонь:

— Ну-ка еще, брат! Выше!

Роджер ударил по высоко поднятой ладони. Мэр опустил левую руку почти до самого колена:

— А теперь, брат, ниже!

Роджер ударил по низко опущенной ладони. После этого, к удивлению Роджера, мэр обнял-таки его. Обхватил и на секунду замер, коснувшись щекой щеки Роджера. А потом совершенно нормально, с неподдельной искренностью в голосе сказал:

— Рад тебя видеть, братишка! Сколько лет, сколько зим!

Внезапно он отступил на шаг и оглядел всего Роджера, от начищенных до блеска изящных туфель до белого воротничка и галстука от «Шарве».

— Так-так-та-а-ак… — Снова низкий, насмешливый голос черного парня из гетто. — Классный прикидон, братан! Ну, колись — как житуха-то?

— Откуда ты, братан, знаешь про «прикидон»? — Роджер невольно заговорил в той же нарочитой манере, что и Уэс.

— Да ладно те, братан, — ответил мэр, — не в курсах, что ли, — перед тобой свой кореш. Мистер «Гроза Атланты». А ты колись давай. Откуда такой чувак в костюмчике из «Ринджер Флизом энд Тик» знаком с «прикидоном»?

— А я те вот чё скажу, братан, на случай, если не в курсах, — продолжал Роджер все в той же манере, что и мэр, — у меня пацан растет, одиннадцать уже. Так что всю эту дрянь с улиц твоей «деревни» он тащит прямиком в дом — всякие словечки из гетто, все, что у этих пацанов клево.

Оба рассмеялись, и Роджер воспользовался моментом, чтобы окинуть взглядом старинного приятеля по студенческому братству. Перед ним был все тот же Уэс Джордан, пусть и слегка округлившийся, с пухлыми щеками, в отличном, но не идеального покроя темно-сером костюме с белой рубашкой и… «Взорвавшейся пиццей»! И этот туда же! Однако в лице Уэса появилась какая-то твердость, даже жесткость, а волосы сильно поредели. «Оно и к лучшему, — рассудил Роджер, — ведь старинный приятель — теперь мэр Атланты». С волосами Уэсу повезло — они всегда были прямее, чем у других, и послушно ложились волнами. Роджер вдруг подумал, что Уэс вполне мог бы сойти и за белого. Мог бы, задайся такой целью, пожелай он переехать в другой город и начать все сначала. Но для чего такому, как Уэс Джордан, становиться белым и начинать сначала? В сорок три он уже мэр города. Города, который входит в пятерку, а то и четверку главных городов Америки.

Нет, Уэсу не требовалось ничего доказывать в мандатной комиссии. Он принадлежал к самой настоящей высшей касте черных. К такой, что выше уж некуда. При первом же взгляде на Уэса Роджер убедился, что тот остался верен себе — блистал убийственной иронией, отточенной еще во времена учебы в колледже. Уэс оказался первым в их группе — по крайней мере, так считал Роджер, — кто стал отпускать шуточки по поводу бытовавшего среди чернокожих интеллектуалов и специалистов высокого класса обычая: приветствовать друг друга на языке черной подворотни. Таким образом, у черной элиты происходило подсознательное вытеснение чувства вины, вины за свою неизмеримо большую успешность в сравнении с чернокожими братьями, истинными обитателями улиц. Высококлассные специалисты и люди умственного труда выражали тем самым солидарность, извечную настороженность и бдительность перед лицом белых, по сути своей не видевших, да и не желавших видеть разницу между успешным предпринимателем и бедняком с улицы.