Мы не твои
Шрифт:
Или… может быть, наоборот?
Может, судьба послала мне Воробушка затем, чтобы я мог искупить свою вину?
Думаю об этом, и мысль захватывает меня, крутится в голове.
Да, я наделал глупостей. Я совершил подлость, предательство. Но зачем-то я живу? Неужели только затем, чтобы самому страдать и еще больше усугублять страдания брата?
Может быть как раз если я встану на ноги, и постараюсь сделать счастливой одну женщину, высшие силы меня простят?
Я смелею настолько, что обнимаю
Но мне хочется, чтобы все видели.
Надежда — моя. Я готов при всех говорить об этом.
До дома добираемся уже ближе к вечеру.
Мама приходит ко мне в комнату, хочет поговорить о чем-то, просит Надю выйти. Мне не очень нравится то, как мама выставила моего Воробушка, но я понимаю, что, наверное, лучше поговорить наедине.
— Илик, у тебя все серьезно с этой девочкой?
— Ты против? — почему-то воспринимаю слова матери в штыки. Да, конечно, уверен, она не в восторге от моих отношений с Надей.
Прежде всего потому, что мама всегда мечтала о хорошей невесте для меня. А что для мамы хорошая невеста? Скромная девочка из очень хорошей семьи, достойной, богатой. Красивая как куколка, покладистая, которая воспитывалась в нашей вере. Чистая, непорочная…
Мама ведь понимает прекрасно какие именно у нас отношения теперь с Надей? Знает, что мы… мы близки так, как наши девушки могут быть близки только с мужьями после свадьбы.
Я понимаю, что маме трудно все это принять, но с ней тут и сейчас я готов бороться. Готов защищать своего Воробушка.
— Я не против сын, что ты! Такая… такая хорошая девочка! Я очень рада за тебя. Только… подумай, на самом деле у вас все серьезно?
— Почему ты так говоришь, мама?
— Я не хочу, чтобы ты причинил ей боль. Я знаю тебя. Ты горячий парень, красивый, ты… ты привык к другим девушкам. Я все время переживала раньше, что, если я найду тебе достойную жену, будешь ли ты… сможешь ли ты хранить верность? Не будешь ли ты ее обижать?
— Почему ты считаешь, что я буду обижать Воробушка… Надю?
— Я так не считаю, сынок. Просто хочу, чтобы ты хорошо подумал. Может быть лучше пока не торопить события?
— Я пока ничего не тороплю, мама. И я… Я сам не знаю, что делать. Мне кажется… кажется я люблю ее.
— Кажется? Или любишь, сынок?
— Люблю.
Да. Надо найти в себе силы и сказать это.
Это не просто. Или нет, наоборот. Это так просто говорить вот такую правду!
Я люблю Воробушка!
— Хорошо, сынок. Но… ведь ты не видел её?
— Видел, мама. Видел. Знаешь, сейчас я вижу гораздо лучше, чем тогда, когда у меня было сто процентное зрение.
— Хорошо, милый, я рада. Илик, скажи, вы мне ничего не говорили там, на Кипре. Но я почувствовала, что что-то
Не знаю, имею ли я право говорить это маме. Возможно, там должен сам, но…
— Мама, так получилось, что там, на острове я… я случайно встретил Зою.
— Зою? Но ведь она… — слышу, как мама тихонько обращается к Богу, проговаривает слова молитвы.
— Зоя жива, мам. И… у неё родилась дочь. Дочь Тамерлана.
Слышу вскрик, всхлип. Кажется, даже воочию вижу перекошенное болью лицо матери, ладонь, которой она закрывает распахнутый в ужасе рот.
— Дочь? У Тамерлана есть дочь?
— Мама, прошу… не говори пока ничего брату. Он сам… сам тебе обо всем расскажет, когда у него будут силы.
— Сынок… Ох…
Понимаю, что мама рухнула в кресло, она плачет, а я ничем не могу помочь. Зову Надю.
— Надя, пожалуйста, помоги маме дойти до комнаты. Там… там Гуля, Айна, кто-нибудь, пусть помогут. А ты… ты возвращайся.
— Хорошо, Илик, я все сделаю.
— Я…
Хочу сказать, что люблю ее, и опять не могу. Не сейчас. Не при маме.
— Я буду тебя ждать.
Я буду ждать.
В конце концов, почему нет?
Почему я не могу быть счастливым сам и сделать счастливой моего Воробушка? Это ведь не сложно?
Глава 28.
Уже две недели мы дома. Странные две недели.
Днем мы с Надей видимся, как ни странно, очень мало. Завтракаем вместе, а потом она уходит ухаживать за мамой.
У мамы был сердечный приступ. Она категорически отказалась ложиться в больницу.
По ходу, отказ от лечения — это у нас семейное.
Мама все повторяла, что ее отец к себе зовет. И, наверное, она там нужнее. А Надя пыталась и пытается ей помочь.
В один из дней я слышу, как Надя с мамой беседует, как уговаривает встать, начать ходить, двигаться, заниматься чем-то.
— Замира Равильевна, вам обязательно нужно подниматься!
— Деточка…Не нужно, мне… тяжело.
— Тяжело, я знаю! Но надо. Обязательно надо. Движение — это жизнь! Вы еще молодая. Столько всего еще впереди. Вам и Тамерлану надо помочь, И Илику. У вас внук растет.
— Чужой внук… чужой.
— Может и свои будут. У вас такие красивые сыновья.
Понимаю, что подслушивать не хорошо, но сижу в коридоре, затаив дыхание.
— Красивые, да… Ты, Надя, влюблена в Илика. Я знаю.
Воробушек молчит, только вздыхает как-то рвано.
Она влюблена. Нет, она меня любит.
И я ее люблю.
Вот только она признается в своих чувствах открыто, а я…
Я боюсь чего-то.
Вернее, точно знаю, чего боюсь. Боюсь, что получится как у Тамерлана.